В «Автобиографии», написанной в 1926 году для Энциклопедического словаря Гранат, он рассказал, что отец его, Петр Алексеевич Щепочкин, был помещиком, а мать, Анна Васильевна Морозова, — крепостной крестьянкой, которую отец впервые увидел проездом через своё имение в Череповецком уезде Новгородской губернии.
Петр Алексеевич только лишь окончил тогда кадетский корпус и был едва достигшим совершеннолетия юношей, так что родители наверняка бы положили разумные пределы его романтическому увлечению.
Но этого не случилось, ибо и отец, и мать юноши Щепочкина (дед и бабушка будущего народовольца Морозова) уже были «взорваны своим собственным камердинером, подкатившим под их спальную комнату бочонок пороха».
Пользуясь образной системой самого Николая Александровича, заменяющей в его научных трудах логическую аргументацию и опытные исследования и позволяющей связывать прихотливоизменчивые очертания грозовых облаков с пророческими образами Апокалипсиса, легко можно связать «романтический» поступок камердинера с предпринятой в Зимнем дворце попыткой Степана Халтурина и говорить о том, что террористический акт не только обусловил появление Морозова на свет, но и предопределил его дальнейшую судьбу.
Рос Николай Александрович впечатлительным мальчиком.
«Под влиянием рассказов моей деревенской няньки, происходивших большею частью в длинные зимние вечера или при уединенных прогулках, весь мир начал представляться мне в раннем детстве в виде круглого диска — Земли, — прикрытого стеклянным колпаком-небом, на вершине которого стоял трон, а на троне Бог, высокий седой старик с длинной белой бородой, всегда окруженный прославляющими его и преклоняющимися перед ним ангелами и святыми. Звезды были восковыми свечами, горевшими по ночам на этом прозрачном своде, и каждая из них была человеческой жизнью. Звезда догорала и падала вниз с неба, когда соответствующая ей человеческая жизнь угасала на земле.
Неодушевленных предметов не было совсем: каждое дерево, столб или камень обладали своею собственною жизнью и могли передавать друг другу свои мысли. Листья деревьев переговаривались друг с другом шелестом, волны — плесканьем, а облака, играя, гонялись друг за другом и неслись на крыльях ветра вдаль, к какой-то неведомой и им одним известной цели, принимая на своем пути формы всевозможных животных и их отдельных членов»…
Читать Николай Александрович выучился под руководством матери, которая хотя и отличалась любовью к книгам, но образования не получила и хаотическую бессистемность чтения отчасти сообщила и сыну.
Найдя в библиотеке отца два курса астрономии, юный Николай Морозов очень заинтересовался этим предметом и прочёл обе книги, хотя и не понял их математической части.
Впрочем, астрономия была не единственным его детским увлечением.
Разыскав в книгах отца «Курс кораблестроительного искусства», он заучил всю морскую терминологию и начал строить модели кораблей, которые пускал плавать по лужам и в медных тазах, наблюдая действие парусов.
К жизни в отцовском имении Борок Мологского уезда, Ярославской губернии относятся и первые научные наблюдения будущего почетного академика…
«Однажды, приблизительно в половине августа, я возвращался домой из леса, прилегающего к берегу Волги. Солнце уже сильно склонилось к западу и светило мне прямо в лицо, а под ним на горизонте поднималась и быстро двигалась навстречу мне грозовая туча. Я торопился поспеть домой до ливня, но надежды было мало. Солнце скоро скрылось за тучей, и наступил тот особенный род освещения, который всегда характеризует приближение грозы. Все, на что ни падала тень от тучи, сейчас же принимало особенный мрачный колорит, и вся природа, казалось, замерла в ожидании чего-то странного и необычайного.
Я уже не помню, долго ли продолжалось все это, потому что я о чем-то замечтался. Но вдруг я остановился, как вкопанный, выведенный из своей задумчивости резкой и неожиданной переменой в освещении окружающего ландшафта и поразительной картиной в облаках. Солнце вдруг выглянуло в узкое отверстие, как бы в пробоину какой-то особенной тучи, состоящей из двух слоев, наложенных один на другой. Контраст окружающей меня местности, освещенной одним этим пучком параллельных лучей, с отдаленными, покрытыми зловещею тенью, частями ландшафта был поразительный. Для того чтобы понять, что это была за картина, нужно самому ее видеть в природе или, по крайней мере, на картине, писанной гениальным художником, потому что всякое описание бессильно.