Тайны Шлиссельбургской крепости

Благодаря тому, что пробоина в тучах двигалась мимо солнца, оттенки его блеска быстро изменялись. Солнце казалось совсем живым лицом разгневанного человека, старающегося просунуть свою голову между двумя слоями тучи для того, чтобы посмотреть, что творится на земле. Это сходство с живой человеческой головой дополнялось еще тем, что верхний край узкого отверстия в свинцово-сизых тучах, освещенный сзади солнечными лучами, принял вид густой шевелюры снежно-белых волос над разгневанным ликом солнца, а нижний край образовал под ним как бы воротник меховой шубы, такого же снежно-белого цвета, закутывавший его подбородок, а поперек солнечного диска легло, темной чертой, продолговатое облако, представляя собой что-то вроде двухконечного древнего кинжала, который солнце держит у себя во рту.

Несомненно, что эта кажущаяся пробоина в тучах была лишь перспективным явлением, простым расширением узкого промежутка между двумя слоями грозовой тучи, лежащими один над другим. Узкая и в обычных условиях совершенно незаметная отслойка продолжалась в облаках и далее в обе стороны несколькими сужениями и расширениями, так как косые лучи солнечного света, проходя сзади в соседние расширения, образовали по обе стороны хмурящегося солнца несколько светящихся пунктов, как бы пламя нескольких горящих факелов, поставленных направо и налево от гневного солнечного лица.

Все это было так внезапно, так полно какой-то своей собственной жизни и движения, что, как мне ни смешно сознаться, но я несомненно испугался и был готов спросить с суеверным страхом:

— Что такое случилось? Что тебе нужно?

Явление это, которое в буквальном смысле слова воспроизведено в первой главе Апокалипсиса, продолжалось не более минуты. Солнце медленно передвигалось за нижний край отверстия, принимая от постепенно помрачавших его промежуточных паров все более и более хмурый зловещий вид. А затем на месте солнца остался лишь огромный факел светлых лучей посреди ряда других таких же пучков золотистого света… Через полчаса налетела буря, а что было далее, я уже не помню.

Другой раз, когда я вышел в средине грозы, в промежутке между двумя ливнями, на открытое место, чтобы посмотреть на движение и формы туч этого периода, я увидел на лазури отчасти прояснившегося неба, очень высоко вверху, но несколько к юго-востоку, длинный ряд снежно-белых облаков, свернутых спиралями в виде охотничьих рогов. Они быстро неслись друг за другом, обозначая этим путь крутившегося вверху урагана, и вся их спираль представляла, очевидно, центры вращения соответственных частей атмосферы, где вследствие внезапного разрежения воздуха выделялись легкие водяные пары. Но внизу невольно казалось, что по небу летит вереница невидимых ангелов, трубящих среди грозы…

Когда же я через некоторое время снова вышел посмотреть, то увидел высоко на севере другую, не менее поразившую меня картину. Три больших беловатых облака, занимавшие всю верхнюю часть неба, приняли там формы настоящих огромных жаб, схватившихся друг за друга передними лапами и несшихся, как бы в диком танце, около самого северного полюса неба. Эта иллюзия танца в воздухе обусловливалась их криволинейными движениями и тем, что на пути они вытягивали то ту, то другую из своих лап и искривлялись самым уродливым образом. Но и это явление тоже продолжалось недолго, и через несколько минут все жабы распались на четыре отдельных облака, вроде кучевых»…

2

Бессистемный и случайный характер образования во время учебы Морозова в московской классической гимназии не только не был преодолен, но, кажется, оказался возведенным в принцип.

Увлекаясь естественными науками, гимназист Морозов накупил на толкучке научных книг и основал «тайное общество естествоиспытателей-гимназистов».

Уже с пятого класса он начал заниматься в зоологическом и геологическом музеях Московского университета, а порою, скинув гимназическую форму, посещал и университетские лекции.

Нет сомнения, что выдающиеся способности Морозова позволили бы ему успешно — в 1870–1871 году он уже числился в рядах вольнослушателей естественного факультета Московского университета — получить университетское образование, но тут восемнадцатилетнего Морозова захватило революционное движение. Привлекало оно своей романтической, полной таинственности обстановкой, а главное — возможностью «борьбы с царящим в России антинаучным мракобесием».

В девятнадцать лет Морозов начал издавать рукописный журнал, наполненный «на три четверти естественно-научными статьями, а на одну четверть стихотворениями радикального характера». Журнал этот, а следом и его редактор, попали в московский кружок «чайковцев», и так Морозов сблизился с революционерами.

«Моим первым революционным делом было путешествие вместе с Н.А. Саблиным и Д.А. Клеменцом в имение жены Иванчина-Писарева в Даниловском уезде Ярославской губернии, где меня под видом сына московского дворника определили учеником в кузницу в селе Коптеве».