Тайны соборов и пророчество великого Андайского креста

Элеонора, бывшая во многих отношениях одной из самых ярких и выдающихся женщин эпохи Средневековья, осталась полновластным сувереном герцогства Аквитания, самой богатой и прекрасной провинции Франции. Совсем еще юной она вышла замуж за короля Франции Людовика VII Святого, который плохо представлял, как ему держать себя с этой властной, красивой и упрямой женщиной. Элеонора задала тон и моду куртуазной любви, которая распространилась по всей Европе и достигла своего апогея на рубеже XIII в. Дочь Элеоноры, Мария Шампанская, первая покровительница Кретьена де Труа, унаследовала от матери любовь к провансальским трубадурам и знание всех прочих уловок и тонкостей куртуазной любви.

Элеонора и ее двор сопровождали Людовика Младшего во время его похода в Святую Землю, известного как Второй Крестовый поход, обернувшегося неудачей и полным крахом крестоносных романтиков. Элеонора вернулась из Крестового похода и вскоре нашла утешение в самом громком романе лиц королевской крови того времени. Генрих II Плантагенет, король Англии, похитил Элеонору и женился на ней, достигнув заветной цели с помощью огромных взяток и влиятельных друзей в Риме. Это до такой степени разбило сердце известному трубадуру Бертрану де Вентадорну, что он в отчаянии написал самую знаменитую свою поэму, оплакивая разлуку с Элеонорой, — ту самую поэму, которая так восхитила Петрарку. Детьми этой пылкой четы стали две диаметрально противоположные личности: самый прославленный и едва ли не самый бесславный монархи в истории Англии. Это были Ричард Львиное Сердце и король Джон (Иоанн Безземельный), подписавший пресловутую Magna Charta (Великую Хартию). Перед лицом столь незаурядных отпрысков по мужской линии трудно заметить скромную принцессу, несмотря на все ее литературные вкусы и заслуги. Однако Мария Шампанская заслужила в истории куда более достойное и видное место, чем слава любителя и покровителя поэзии. Она сумела привлечь к своему двору едва ли не самого выдающегося рассказчика той эпохи — Кретьена де Труа.

О происхождении Кретьена известно немногое. Он родился около 1130 г. и к 1170 г. уже прославился как автор «Книги любви» — оригинальной версии-переложения «Ars amandi» («Науки любви») Овидия, к сожалению утраченной, и столь же оригинальной версии легенды о Тристане, которая также не дошла до нас. Зато уцелела его поэма «Эрек и Энида» — первый средневековый бестселлер. Эта поэма формально посвящена все той же Британской теме, разработанной в 1160 г. Гальфридом Монмутским в изложении для космополичной аудитории при дворе Марии Шампанской и разошедшейся с тех пор по лучшим дворам Европы. «Эрек» задал тон и сюжетную канву для всех романов Артуровского цикла, но хотя в них намечен, так сказать, катарский взгляд на мир, перекликающийся с другим ранним творением Кретьена, тема Грааля в них еще не затрагивается.

Смещение акцентов с классических сюжетов на Британскую тему могло быть обусловлено политическими соображениями, в частности — браком Элеоноры с Генрихом И, который был известен своей увлеченностью тематикой Артуровского цикла. Утраченная ранняя поэма Кретьена о Тристане — это, видимо, ключ к учению катаров. Фридрих Геер, выдающийся немецкий специалист в области средневековой культуры, утверждает, что легенда о Тристане и Изольде и, в частности, ее наиболее ранний вариант, возникший в XI в., представляет собой… завуалированную историю катаров. Продолжая свою версию, Геер говорит, что использование Кретьеном в этой истории отдельных тем, в частности, поклонение возлюбленной как богоподобному существу, и аналогичные пассажи в романе «Эрек и Энида» свидетельствуют о явном влиянии катаров. По мнению профессора Геера, описание залов в замке Грааля, приводимое Кретьеном, дает нам возможность составить хотя бы фрагментарное представление о внутренней традиции совершенных.

Если Кретьен в 1170 г. уже обратился в катарскую веру, каким образом таинственная книга «на бретонском языке», врученная ему уже после 1178 г. его новым покровителем, Филиппом Фландрским, не питавшим особых симпатий к катарам, могла приобщить его к внутренним таинствам катарской ереси? И почему весь этот символический комплекс наделен кельтским антуражем, расплывчатыми упоминаниями о «Уэльсе» и «Камелоте», находящимися где-то далеко, на Британских островах, тогда как все прочие признаки указывают на Прованс и Южную Францию?