Тайны соборов и пророчество великого Андайского креста

Падение Иерусалима знаменовало собой конец существования ранней школы «Бахира» в пригороде Иерусалима — Оно. Возможно, имевшаяся у них древняя книга и была одной из тех тайн, которые стали достоянием тамплиеров в первые годы XII в., наряду с неким «драгоценным камнем», которым в равной степени мог быть и Черный Камень аль-Хакима, и куда более древний и загадочный камень, который привезла в Иерусалим царица Савская. Вполне возможно, что именно эти открытия и находки и были теми самыми реликвиями, которые и были привезены в Труа в 1104 г. и вызвали такой переполох при дворе в Шампани. Для раскрытия этих тайн потребовалось создание ордена тамплиеров в 1118 г., узаконенного папой в 1128 г. К 1130 г., когда Яков I Арагонский даровал тамплиерам обширные владения в Провансе, Лангедоке и Арагоне, казалось, что тамплиеры становятся новой могущественной силой. А менее чем через два века это стало реальностью.

В те самые 1120— 1130-е годы, когда имел место быстрый рост влияния тамплиеров, группа мистиков — создателей предварительной версии «Бахира», работавших над текстом «Великой Тайны» в Испании, решила перебраться в Прованс. К 1150 г. значительная группа мудрецов поселилась в Провансе, обосновавшись в разных культурных центрах, включая Арль, Аи и Ним. В последующие два десятилетия их сочинения, пополнившие основной текст «Великой Тайны», оформились в тот самый «Бахир» дошедших до нас манускриптов. И то, что еще вчера было почти утраченным преданием, неожиданно расцвело пышным цветом, превратившись в живое духовное течение, во многом определившее будущие перспективы развития как иудейского, так и христианского мистицизма.

В период времени с 1130 по 1170 г. наблюдался активный подъем движения катаров, которые из едва тлевшего очага гностической мудрости превратились в крупнейшего духовного соперника ортодоксального христианства. В 1126 г., за два года до того дня, когда папа официально даровал тамплиерам легитимный статус, во всей ереси катаров был один-единственный мученик на весь Лангедок — Пьер де Брюи. А в 1167 г., спустя всего сорок лет, катары распространили свое влияние на весь этот регион, заняв большинство мест в совете Тулузы, дав всему движению свое имя — альбигойцы, или верные из Альби.

Не было ли внезапное возвышение катаров-альбигойцев связано с двумя другими факторами: появлением мудрецов круга «Бахира» и возникновением тамплиеров, которые, по сути, защищали весь этот обширный регион от всевластия римско-католической церкви? Нет, скопление столь большого числа иудейских мудрецов, мистиков, алхимиков и даже големистов (магов, стремившихся создать голема. — Прим. пер.) в связи с обнародованием тайного текста, который следует считать единственным реальным источником открытий на Храмовой горе в Иерусалиме, именно здесь, в силовом центре Европы, колыбели тамплиеров, просто невозможно назвать случайным. Но тогда, возможно, связующим звеном между катарами и тамплиерами были иудейские алхимики круга создателей «Бахира»?

Большинство ученых, подметивших синхронистический характер этих событий, от Гершом Шолема до Нейла Ашера Зильбермана, черпали свою информацию о катарах из книг яростных противников катаров и считали подобные связи между внешне столь разными традициями абсолютно невозможными и недопустимыми. Однако это отрицание не объясняет факт существования подобных связей.

Профессор Шуламит Шахат, еврейская исследовательница «Бахира», взявшая на себя труд выявить сохранившиеся фрагменты подлинных документов катаров, пришла к совершенно иным, неожиданным выводам. Профессор Шахат обнаружила, что сходство идейных установок авторов «Бахира» и катаров можно считать несравненно более существенным, чем мелкие различия между ними, — если, разумеется, не брать в расчет христианскую истерию и демагогию. И хотя профессор Шахат не сделала окончательных выводов на сей счет, есть один ключевой фактор, прямо свидетельствующий о том, что катары испытали на себе непосредственное влияние идей «Бахира».

Этот фактор — вышеупомянутая Шехина, именуемая в «Бахире» Божественным Присутствием и описываемая как свет, который светит даже во тьме. Ее красота сравнивается с прекрасным сосудом, наполненным драгоценными камнями, а ее основным атрибутом является своего рода космическая, всеобъемлющая материнская любовь, океан премудрости. В другом стихе сокровище Божественного Присутствия уподобляется прекрасной жемчужине, и через посредство целой серии сложных аллюзий и анаграмм на «зеленом языке» смысл этой фразы можно условно перевести как «Воплотите в жизнь труды ваши в сердце жемчужины[145], которая дает начало времени».