Тайны Тёмного Лорда (СИ)

Получить его можно было, разделив душу на части, одна из которых запиралась посредством заклинания в некий предмет, именуемый крестражем. И тогда, что бы ни случилось в дальнейшем с таким волшебником, какая бы опасность ему ни угрожала, кусок души, помещенный в крестраж, навечно привяжет его к земле и не даст умереть. Правда, неуязвим маг будет ровно до тех пор, пока предмет с осколком души будет цел и невредим. Если же его сломать, то часть души в нем погибнет, и волшебник снова станет смертным. Посему, крестраж следовало беречь как зеницу ока. Раскалывалась же душа ужасной ценой после страшного деяния — убийства человека. И другого способа обрести бессмертие кроме как отнятие жизни у кого-то другого в этой книге не называлось. Говорил также коварный Экриздис, что «некии наиопытнейшие в темной магии колдуны, дабы большую неуязвимость получить, не один, а даже два крестража создавали». «Но почему же только два? - лихорадочно размышлял Реддл, водя по строкам тисовой палочкой. — Почему не семь? Ведь это же истинно магическое число!». Но он не нашел никаких сведений о магах, расколовших душу на семь частей и создавших целых шесть крестражей. Коварный автор позаботился не только о том, чтобы указать способ получения бессмертия, но и конкретные инструкции, как можно осуществить это намерение, дать не забыл. Целый раздел в книге назывался «Непростительные проклятья». Их всего было три, но даже за одно единственное применение любого из них к человеку виновника приговаривали к пожизненному сроку в Азкабане, и он коротал остаток своей жизни в компании дементоров. Первое из них называлось Империус. Стоило подвергнуть этому заклятию жертву, как человек становился рабом воли того, с чьих губ слетело это слово «Империо». Любой, абсолютно любой приказ исполнялся беспрекословно. Второе проклятие — Круциатус — было жутким орудием пытки, причиняющим, если верить книге, непереносимую боль. И, наконец, третье, самое страшное и необратимое, убивающее. Достаточно было произнести два слова — Авада Кедавра — и любое живое существо, которого настигало это заклинание, мгновенно падало замертво. Одной ночью во время своего дежурства Реддл решил отработать их и наколдовал для этой цели муху, которую увеличил в размерах. Несколько секунд он колебался, причем не из страха наказания: творить волшебство незаметно в случае необходимости он умел уже давно. Но осознание, что эти заклятия самые что ни на есть темные, самые страшные, заставило его засомневаться. Их недаром называли непростительными. Но тут Реддл вспомнил о своем происхождении, о завете Салазара Слизерина, о том, как уже открыл Тайную комнату, и на его красивом бледном лице появилась зловещая ухмылка.

«Замечательно! — съязвил он, обращаясь к самому себе. — У наследника Слизерина не поднимается рука на какую-то букашку! Хотя бы уж из научного интереса, желая увидеть действие заклятий, стоит попробовать. Что в этом такого?»

Реддл больше не раздумывал. Проще всего оказалось совладать с Империусом. Просто направить волшебную палочку на объект, собрать волю в кулак и повелительным голосом, каким еще в приюте случалось заставлять кого-то выкладывать правду, проговорить.

— Империо! — И насекомое словно застыло под тисовой палочкой в ожидании приказов, но уже спустя пару секунд летало по комнате, кувыркалось в воздухе, точно следуя за движениями руки Реддла. Когда же Том опустил палочку, то муха немедленно шлепнулась на землю.

Первая попытка применить Круциатус не дала результатов. И тогда Реддл вспомнил, как заманил в ловушку Эмми Бенсон и Денниса Бишопа, как злорадствовал при виде страданий задыхавшегося в петле кролика и как получал удовольствие от созерцания этих картин. В самом деле, все, что было написано в этой книге, Реддл понимал куда лучше чем, уроки Доброделова. Все эти идеи и мысли находили отклик во все больше ожесточавшейся с каждым днем душе.

— Круцио! — снова произнес он заклинание, и муха сразу же опрокинулась на спину, потом перевернулась на брюшко и стала беспомощно подпрыгивать, конвульсивно дергая лапками. Было совершенно очевидно, что насекомое испытывает адскую боль. Вскоре, однако, это Реддлу надоело. Он снял заклинание и снова задумался, не решаясь на самое последнее и страшное из всех трех непростительных проклятий. Перед глазами вдруг неожиданно всплыло лицо Доброделова, и рука, державшая палочку, дрогнула и опустилась. Но тут взгляд Тома снова упал на книгу с черными корками, и ему показалось, что в ушах снова звучит голос того, кто писал ее, и голоса авторов других пособий по темным искусствам.