Тайны Тёмного Лорда (СИ)

На последней неделе в преддверии праздника Том, как обычно, вместе с другими воспитанниками присутствовал на очередном уроке отца Доброделова. Со стороны мальчик выглядел очень сосредоточенным, и могло показаться, что он внимательно слушает священника. Однако это было не так. Смысл сказанных слов сейчас совершенно ускользал от Реддла, который, впрочем, и не пытался его поймать, потому что был занят лишь пристальным рассматриванием Доброделова. Теперь одиннадцатилетний подопечный приюта лишь удивлялся, почему даже будучи сильно потрясенным смертью единственной подруги, не замечал, как и еще один столь же добрый к нему человек изменился за эти месяцы. Священник сильно похудел, лицо его все время было покрыто нездоровой бледностью, дышал он тяжело, и потому даже говорить ему порой было трудно и приходилось собираться с силами. Одни только глаза по-прежнему светились добротой, мудростью и какой-то странной отрешенностью от обыденных забот. Часто они смотрели вверх, словно видели нечто незримое другим.

Когда занятие окончилось, Доброделов отпустил детей, и они быстро покинули помещение. Вышел вместе с ними и Том, но едва последний воспитанник миновал церковную ограду, мальчик поспешно вернулся во флигель, где располагался класс и жил сам священник. Сердце у Реддла билось вдвое быстрее обычного, от волнения кровь стучала в висках, приливая к бледным щекам, и нервы были натянуты как гитарные струны. Том видел, как Доброделов добрел до своей комнаты, устало опустился на стул и задумался. Он даже не слышал, как к нему зашел воспитанник. Подростка снедала страшная тревога и предчувствие чего-то нехорошего, очень-очень нехорошего. Он даже понимал, какой вопрос так мучает его сейчас и непременно должен был получить на него ответ.

— Святой отец? — тихо тронув священника за руку, окликнул мальчик.

— А, Том! — добродушно отозвался он. — Зачем пришел, малыш?

— Вы забыли сообщить нам, когда после праздника будет первое занятие. — начал Реддл издалека.

— Не сказал, это так. Но ты не волнуйся, вас всех непременно уведомят.

— Вы уведомите? — с замирающим сердцем воскликнул Том.

— А ты проницателен, мой мальчик! — многозначительно кивнул головой священник. — Нет, уже не я. Видишь ли, я со дня на день жду одну очень дорогую гостью, с которой я отправлюсь в далекое путешествие в вечность. Знаешь, очень скучаю по семье, но скоро увижу их. — После этих слов Реддлу все стало яснее ясного, но он все равно отказывался поверить им.

— Нет! — исступленно кричал он. — Этого не может быть! Говорите правду! — Со всей силой отчаяния чуть ли не приказывал Том.

— Я правда ухожу, Том! — кротко отвечал Доброделов.

— А гостья — это та самая, что посетила и забрала Мэри, смерть! — обреченным голосом проговорил мальчик. Все это не укладывалось у него в голове: человек вскоре должен умереть и не боится этого. В книгах, которые случалось читать Тому, он видел, как на сопроводительных к тексту иллюстрациях художники иногда изображали смерть в виде суровой, даже злобной женщины, старухи с косой и головой-черепом. И образ этот вызвал у ребенка трепетный страх, страх перед превосходящим по силе, неодолимым противником, который, кстати, уже сразил мать и подругу, а ему самому лишь чудом и на время удалось вырваться из его лап в день своего появления на свет.

— Ты боишься ее, ведь так, дружок? — с печальной улыбкой спросил Доброделов. — Но напрасно! Ведь этот враг уже давно повержен, и предстоящий праздник тому доказательство. Теперь ему отведена лишь роль проводника.

Тут священник встал, медленно подошел под пристальным взглядом Тома к своему небольшому письменному столу, вырвал листок из своей записной книжки, такой же, какую подарил ребенку и, что-то написав на нем, положил его в конверт и отдал Реддлу.

— Прочти это в воскресенье вечером! — попросил он Тома. — А сейчас иди, не задерживайся. Право, я не хочу, чтобы тебя в приюте наказали за то, что ты замешкался, никого не предупредив.

 

Том нехотя повиновался и побрел вон из флигеля, потом миновал ограду и вскоре уже был в приюте. На этот раз он пропустил мимо ушей недовольный выговор директрисы и едкие оскорбительные слова Бишопа. Даже угроза наказания розгами оставила его равнодушным, и не потому, что он мог, при желании, сломать орудие наказания, как уже проделал это один раз. Но повторять такой трюк выглядело бы очень подозрительным. Однако сейчас ему не было до этого дела, напротив, физическая боль заглушила бы боль в душе. Вернувшись в свою каморку, Том аккуратно положил конверт в свой дневник.

 

В воскресенье Том присутствовал на праздничной службе и видел, что на лице у Доброделова написана радость, так что мальчику даже показалось, будто весь этот ужасный разговор — всего лишь сон, плод разыгравшегося воображения. Однако еще и вечер не успел настать, как другой священник, который помогал Доброделову, пришел в приют и сообщил, что святой отец отдал Богу душу.