Тайны Торнвуда

Подобравшись достаточно близко к развилке, он поместил корзину между собой и стволом дерева. Мелькнули пушистые желто-белые перья, когда Хоб положил птенца в углубление между ветками. Минуту он горстями перекладывал листья и прутики из корзины в гнездо, и вот он уже спускался, клацая поношенными ботинками по перекладинам. Оказавшись на земле и увидев радостное лицо Бронвен, он улыбнулся.

– Как я и думал, там в гнезде вороньи перья. Проклятые помоечники, наверное, вытолкнули нашего маленького друга, пока его родители охотились. В любом случае сейчас он в надежных руках. Я видел его мать, наблюдавшую из листвы. Как только мы уйдем, она слетит вниз и покормит его.

Хоб заглянул в крону, и Бронвен последовала его примеру.

И опять я поймала себя на том, что изучаю старого мастера. Я была права, сегодня он постарался. Побрился, причесался, выстирал брюки, предпринял нечто похожее на попытку почистить обувь. Не модель с подиума, но таким презентабельным я его еще не видела. Возможно, сегодня был банный день или он собирался в город, но я не могла отделаться от подозрения, что он приложил особые усилия в ожидании встречи с Бронвен.

– Идем, Брон, – поторопила я, – нам уже пора ехать, ты ведь не хочешь опоздать?

Взгляд Хоба остановился на лице Бронвен, взгляд острый, как осколок голубого стекла. Хоб улыбнулся.

– В церковь едем, да?

Бронвен отряхнула с джинсов кусочки коры и листья.

– Я еду навестить свою бабушку, – с гордостью сообщила она ему. – Маму моего папы, она очень милая. Мы познакомились вчера и так хорошо провели время, что она пригласила нас и на сегодня.

Пока Бронвен говорила, лицо Хоба застыло, затем на нем появилось выражение, которое я поначалу не поняла. Лицо старика находилось в изменчивой светотени, не дававшей уловить это выражение, но я готова была поклясться, что в голубой глубине его глаза промелькнуло что-то похожее на надежду.

Это заставило меня задаться вопросом: уж не увлечен ли он Луэллой до сих пор? Да, я поняла это по его внезапному оживлению, по теплому румянцу, вспыхнувшему на морщинистых щеках. Должно быть, он любил ее все это время… Но что случилось между ними за годы после исчезновения Клива? Почему они не соединились? Не избегала ли его Луэлла, чувствуя, возможно, что он каким-то образом причастен к роковому падению ее дочери?

Хоб поймал мой пристальный взгляд и из вежливости опустил голову, изменил выражение лица и изобразил жалкую улыбку, больше похожую на гримасу.

– Значит, Луэлла чувствует себя хорошо? – спросил он.

– Очень хорошо, – весело проговорила Бронвен. – Вы ее знаете?

– Ах… Полагаю, можно сказать, что когда-то мы были друзьями. В прежние времена, – добавил он, робко взглянув на меня. – Она добрая женщина, твоя бабушка. Одна на миллион. Передай ей мои приветы, когда увидишься с ней… Сделаешь это, девочка?

– Конечно.

Я обняла Бронвен за плечи и подтолкнула в сторону дома.

– Что ж, до свидания, Хоб, – сказала я. – Спасибо, что вернули совенка домой. Очень мило с вашей стороны, что позволили нам понаблюдать.

Хоб поднял палец, словно хотел о чем-то спросить, но он слишком затянул со своим вопросом. Без дальнейших разговоров я вывела Бронвен из тени фигового дерева и повела по траве вверх по склону, в убежище мрачных теней веранды.

– Мам?..

В свои одиннадцать лет Бронвен была наблюдательной, чувствительной к изменениям в непредсказуемом климате настроений взрослых.

– В чем дело? Я сказала что-то не то?

– Нам пора ехать, – сказала я, многозначительно посмотрев на свое пустое запястье. – Ты же не поедешь в гости к бабушке в такой одежде, верно?

Моя уловка сработала. Дочь встревоженно посмотрела на свои джинсы, предприняла вялую попытку очистить их от оставшихся крошек коры.

– Конечно, нет. Ты же вчера вечером нагладила мое платье, помнишь? Кроме того, ба говорит, что важно всегда выглядеть наилучшим образом.

Я подняла бровь.

– Ба?

– Она предпочитает так, а не «бабушка» или «бабуля». Говорит, так более дружески, и я согласна.

Она чопорно улыбнулась кончиками губ, повернулась на пятках и исчезла в доме, с шумом захлопнув за собой сетчатую дверь.

Внизу во дворе ожил грузовичок Хоба. Старая машина производила немыслимый шум, когда ее изношенные механизмы кашляли и вздыхали. Из выхлопной трубы с треском вылетел заряд дыма, затем автомобиль дернулся вперед и с поразительной быстрой скоростью помчался по ухабистой подсобной дороге.

* * *

Втроем мы отнесли в сад с задней веранды дома Луэллы чизкейк, термос чая со льдом, чашки, тарелки и вилки, громадный плед и кипу фотоальбомов. Устроились в тени под араукарией на мягком ковре из опавшей хвои, и Луэлла раздала нам салфетки.

Вкус у пирога был божественный, чай освежал, а ветерок приносил аромат роз и жасмина. Граффи распростерся на травке на солнышке, лапы у него подергивались во сне. Наше мирное утреннее чаепитие имело все основания превратиться в воспоминание, на которое мы когда-нибудь оглянемся с улыбкой… и однако, несмотря на воскресенье, безоблачное небо и теплый душистый воздух, мои размышления не давали мне расслабиться.