Тайны Торнвуда

Я думала о прочитанном в дневнике Гленды, о ее последней записи – как она вылезла в окно своей комнаты, чтобы встретиться с Россом в надежде, что он посоветует, как быть с тем, что она узнала из найденных писем.

Прислонившись к шершавому стволу дерева, я рассматривала лицо Луэллы, восхищалась ее атласной кожей, мягкой улыбкой и волосами, собранными в свободный пучок, – но сознавая также, что под радостью, сиявшей сейчас в ее глазах, таится целая жизнь в горе. Мне хотелось задать ей столько вопросов. Что было в найденных Глендой письмах, почему они вызвали у нее такой стресс? Она была шокирована, обнаружив, что у матери роман с Хобом, или письма раскрыли более страшные тайны? Возможно, если бы я узнала ответы на эти вопросы, то и другие недостающие части головоломки, связанной с роковым падением Гленды, встали бы на место?

Бронвен со своей бабушкой склонились над фотографиями.

– Вот та, о которой я тебе говорила, ба, – сказала Бронвен, вынимая снимок из альбома, который держала на коленях. – Здесь ты стоишь у бельевой веревки с тетей Глендой и папой. Смотри, ты выглядишь по-другому.

Луэлла сменила позу и взяла фотографию, держа ее на расстоянии вытянутой руки.

– Что ж, это было давно… Боже, на обороте указан восьмидесятый год. Я тогда была моложе, милая. И стройнее тоже! О-о-о, ты только посмотри на них: Тони еще совсем маленький, ему было восемь лет, когда сделали эту фотографию. А Гленде, беззаботной девочке, – десять лет.

Наступил, возможно, подходящий момент, чтобы направить беседу в страстно желаемое мной русло, но на глазах у Луэллы уже выступили слезы, и хотя она улыбалась, чтобы скрыть свои чувства, в ней явно ощущалась уязвимость, свидетельствовавшая, что ее горе всегда рядом. Я вспомнила слова Кори: «Луэлла всегда была замкнутой. У нее было сложное детство, вряд ли ее нынешнее душевное состояние располагает к общению».

Луэлла оторвала взгляд от снимка и посмотрела на Бронвен.

– Твой отец любил убегать один, чтобы рисовать, – сказала она. – У него был такой талант к искусству. И Гленда, моя дорогая Гленда… – Она снова посмотрела на фотографию, и ее плечи поникли. – Знаете, она хотела быть писателем. Всегда сочиняла разные истории, с тех пор как научилась говорить… Такая умная. И красивая, совсем как ты, Бронвен, дорогая… Но с таким взрывным характером, что у окружающих волосы дыбом вставали.

Луэлла издала звук, вероятно намереваясь усмехнуться, но он больше был похож на всхлип.

Этот звук подстегнул меня.

– Брон, милая, отложи на время фотографии. Ты рассказала своей ба о школьном лагере?

Лицо Бронвен засветилось, и она позабыла про альбомы, чтобы разразиться монологом о том, как она, Джейд и двадцать других детей из ее класса собираются в шестидневный поход в Национальный парк Маунт-Барни и что она никогда раньше не ходила в поход, но Джейд так разливалась, как это весело, и теперь она ждет не дождется…

Луэлла отерла слезу, а потом, будто почувствовав мое внимание, слабо улыбнулась мне. Это было чуть больше, чем взгляд, возможно, быстро промелькнувшая признательность, как бы говорившая: «Разве она не прелесть?»

До этого момента меня мучила тупая зависть по поводу прочной связи, возникшей между Бронвен и ее бабушкой. Девочка была счастлива – я видела это по сиянию ее глаз, по тому энтузиазму, с которым она делилась с Луэллой школьными новостями. Мне с таким жаром она никогда ничего не рассказывала.

Но сейчас, глядя, как Луэлла улыбается моей дочери с очевидной гордостью и восхищением, я почувствовала, что моя обида отступила. Тетя Мораг любила говорить, что люди бывают настолько ослеплены жизненными невзгодами, что забывают о счастливых моментах. Я с болью осознала, что превратилась в такого человека – который выискивает, что идет не так, вечно недоволен. А нужно всего лишь чуть изменить ракурс, чтобы увидеть жизнь свежим, благодарным взглядом. Я здорова, у меня любимая работа, а теперь и постоянная крыша над головой. А самое главное, у меня есть дочь, здоровая, крепкая. Живая.

И в этот самый момент разочарования в себе я поняла, что пора ослабить хватку, отпустить то, что невозможно контролировать. Я решила практиковать плавание по течению и глубокое дыхание и считать отношения моей дочери с ее бабушкой счастьем, которое есть. Поэтому я закрыла глаза и поудобнее привалилась к рельефной коре араукарии. Воздух был теплым, дневной ветерок – сладко-благоуханным. Сосновые иглы, чай с лимоном, слабый яблочный аромат только что вымытых волос Бронвен. Чизкейк, нагретая солнцем трава. И розы.

Моргнув, я бросила взгляд через двор. Там, в нескольких футах от нас, розовый куст поднимал свои плети по шпалере рядом с садовым сараем. Из-за зноя, характерного для конца января, немногочисленные цветы были маленькими и сухими, но мое внимание привлекла одна роза чуть ниже. Пышная и такая темно-красная, кровавого оттенка, что казалась почти черной.

Я встала, подошла и, наклонившись, вдохнула запах этого цветка.

Мое сердце совершило скачок.