Тайны Торнвуда

Луэлла подошла к окну. На ее лицо упал солнечный свет. Ее кожа была влажной, от пота или от слез – сказать я не могла.

– Мой муж был крупным. С возрастом он растолстел, поднять его было очень трудно. Мы кое-как дотащили тело вдвоем до «Холдена» и отвезли к запруде. Я перевалила его на водительское место и втиснула винчестер в ногах, чтобы, когда найдут тело, наличие винтовки объяснило выстрел. План был небезупречный, но я знала, что будет расследование. Я сняла машину с тормоза, и Тони помог мне столкнуть ее по склону в воду.

Позднее, когда все было кончено и мы вернулись домой, мы не могли смотреть друг другу в глаза. Я сказала Тони: «Никому ни слова». Не требовалось брать с него обещание молчать. Тони сидел вытаращив глаза, не в себе от потрясения. Жаль, я не попыталась его успокоить, думая только о том, как избавиться от всех следов Клива… особенно от улик, указывавших на Тони. Я знала, что нас будут допрашивать. Казалось, легче принести ведро и швабру и заняться уборкой, чем осмысливать ужас того, что мы сделали.

Луэлла опустила жалюзи. Поток света превратился в полосочки, в комнате потемнело.

– Уборку я закончила к одиннадцати утра. Приняла душ, вычистила кровь из-под ногтей, уложила волосы и сделала макияж. Даже погладила свежее платье. На удивление спокойным голосом я позвонила в полицию. Потом пошла в овраг попрощаться с дочерью.

Мы стояли в ломаной тени. Луэлла не плакала. Подступившие к глазам слезы отхлынули, только зрачки остались расширенными и влажными. Луэлла продолжала моргать, качать головой, словно пытаясь отгородиться от своего признания.

Мне и самой было не по себе.

Не по себе, но до оцепенения спокойно. Клив Джермен был плохим человеком. Он нанес своей семье непоправимый урон. Он был убийцей… но разве это извиняет поступок Тони? Оправдывает молчание Луэллы? Я пыталась сохранить беспристрастность, но перед глазами вставал овраг с его влажными листьями и ручьем, с прохладным зеленым воздухом, в котором витала еле уловимая вонь искалеченной плоти и пролитой крови. И безжизненное любимое тело, стынущая в ночном воздухе кожа, быстро тающие последние силы драгоценной жизни. Если бы судьба распорядилась иначе и это я нашла бы тело моей дочери – действовала бы я по-другому?

Я почувствовала вкус крови и осознала, что до мяса обгрызла ноготь на большом пальце. Спрятав в кулаке неприглядное зрелище, я украдкой посмотрела на Луэллу.

Глядя в никуда, она неподвижно стояла в многочисленных полосках света, проникающего сквозь жалюзи. Из высоко зачесанных волос выбилась прядь и прилипла к виску. Каждый раз, когда Луэлла моргала, прядь шевелилась.

– Что-то не сходится, – проговорила я. – Вы сказали, что положили у его ног винчестер, прежде чем столкнуть машину в воду.

– Да.

– Но в газетных сообщениях не упоминалось, что нашли винтовку.

Тихий вздох.

– Возможно, они решили не обнародовать такой огорчительный факт.

Я собралась с духом, понимая, что переступаю невидимую черту, но не в состоянии идти на попятный.

– Хоб сказал мне, что оружием, из которого застрелился Тони, был винчестер. Он сказал, что это винтовка Герни и что Тони украл ее в ночь смерти Гленды. Если это та же самая, из которой он убил отца, тогда я не могу понять, как она всплыла из утопленного «Холдена» и вернулась к Тони двадцать лет спустя.

Луэлла казалась застывшей, словно малейшее движение могло нарушить ее самообладание. Когда она наконец заговорила, голос зазвучал призрачно, похожий на выдох в тишине.

– Воспоминания со временем путаются. Это могла быть другая винтовка, я не помню.

– Но…

– Знаете, я ничего этого вам не сказала бы, если бы Тони был до сих пор жив… Но его нет, и Гленды нет. У меня ничего не осталось. Я не против, если вы решите сдать меня полиции, Одри. По правде говоря, я бы сочла облегчением больше не прятаться.

Я подошла к окну и посмотрела в щелочку. Ослепительный день казался ненатуральным. У меня было такое чувство, будто я целую жизнь нахожусь в этом душном мраке, придавленная тяжестью признания Луэллы. И все же что-то подсказывало мне, что она не до конца откровенна. Я отпустила полоску жалюзи.

– Не мое дело судить вас, – сказала я. – Если честно, я, вероятно, поступила бы так же.

Луэлла кивнула, но снова стала какой-то отчужденной, словно меньше всего нуждалась в поддержке. Засунув носовой платок за вырез платья, она неуклюже направилась ко мне. Накатил страх – не хочет ли она обнять меня? После всего сказанного я чувствовала себя взбудораженной и беззащитной, на грани срыва.

К моему облегчению, она прошла мимо, к окну, и поправила раздвинутые мной полоски жалюзи.

– Никогда не знаешь, как поступишь, дорогая, – прошептала Луэлла в пыльной тишине. – Пока не окажешься в центре событий, припертая к стене и не имеющая другого выхода. Просто никогда не знаешь.

* * *