Через 45 дней Никея пала, однако вовсе не благодаря штурму. Защитники города вступили в тайный сговор с послом Алексия и сдали крепость императорским войскам, а не крестоносцам. Измотанные паломники испытали горькое разочарование. Им были нужны золото и другие ценности, чтобы оплатить дальнейший поход в Иерусалим, и они надеялись поживиться в Никее. Алексий снабдил предводителей богатыми дарами, но рядовых даже не впустил в город, разве что мелкими группами. Они чувствовали себя подло обманутыми. Один из священников, Раймонд из Агильяра, писал об Алексии: «И пока он жив, люди будут проклинать его и клеймить как предателя».
Тим с Сарой направились в глубь страны. Однажды они обнаружили, что путь им перекрыл камнепад в узком ущелье. Перебираясь через него, они очутились на козьих тропах, петлявших по каменистых осыпям. Жаль, что в этот миг немецкие фермеры не видели Карти. Грузное, неуклюжее на вид животное оказалось на удивление ловким. Карти осторожно ставил копыта на тропу, которая едва ли была шире самих копыт. Когда земля осыпалась под его тяжестью, он не путался, а просто выпрямлял ноги, удерживал равновесие и буквально скользил вниз вместе с кусками сланца, будто лыжник.
Вскоре путешествие прервалось. Оставив лошадей на ферме своих турецких друзей, Тим и Сара вернулись на зиму в Ирландию. Карти был с почестями освобожден от дальнейшего участия в походе. Он мужественно прошел 2000 миль и добрался до Турции, но Тиму не хотелось, чтобы Карти постигла скорбная участь его пращуров, павших от зноя и изнеможения в турецкой пустыне. Их австрийский друг, верный слову, забрал Карти и отвез в Венский лес, где его затем с гордостью показывали зрителям как «лошадь, которая была в крестовом походе».
На смену Карти пришел горный вьючный пони по кличке Зиппи, который был примерно втрое меньше своего предшественника. У Зиппи был неизменно лукавый вид, который наверняка принес бы ему «Оскара», если б тот присуждался вьючным пони. Он умел притворяться усталым, перегруженным и непокормленным, а сам тем временем замышлял коварный побег, и, когда убегал, Сарча и Тайна оставались далеко позади. К концу долгого трудного дня Зиппи ложился на бок и судорожно дрыгал ногами. По словам Сары, это были классические симптомы издыхающей лошади. Похоже, Зиппи был знаком с руководством для ветеринаров.
В апреле, когда стаял снег, но еще не началось летнее пекло, Тим, Сара и три лошади вновь пустились в путь по Анатолии. Дорога проходила недалеко от древних руин Дорилеума, где крестоносцы дали решающее сражение, едва не ставшее роковым. Турки прижали их передовой отряд к болоту и принялись атаковать волна за волной, бросая в бой конных лучников.
«Все мы, — писал Фульхер из Шартра, — сбились в кучку, подобно овцам в гурте, и дрожали от ужаса». К Готфриду отправили гонца, и он, оставил пехоту, бросился со своими рыцарями на выручку, благо что войско стояло неподалеку. Кавалерия франков ударила в лоб. «Внезапно, — с огромным облегчением пишет Фульхер, — мы увидели спины турок, обратившихся в бегство». С этого момента и впредь все противники, будь то турки или арабы, крайне неохотно вступали в открытый бой с сокрушительной тяжелой конницей крестоносцев.
Но главным их врагом были пустынные и суровые глубинные районы Турции. Отступая, турки засыпали колодцы и уничтожали урожай. Войско шло по разоренной земле в летний зной.
«Мы безмерно страдали от голода и жажды, — записал один из рыцарей, — и не находили никакой пищи, кроме колючек, которые мы собирали и растирали в ладонях. На такой еде мы влачили довольно жалкое существование, но не умирали, а вот большинство лошадей мы потеряли, и многим рыцарям пришлось продолжать поход уже как пехотинцам».
У Тима Северина впечатления были иными:
«Благодаря орошению большая часть турецкой пустыни превратилась в море буйной пшеницы, и в каждой деревне нас с Сарой встречали в полном соответствии с турецким кодексом гостеприимства. Наших лошадей неизменно кормили и поили, а нас селили не иначе как в доме сельского старосты или в деревенской гостинице», «Почему вы пустились в такое трудное путешествие?» — обычно спрашивали нас, и мы отвечали так, что крестьяне-мусульмане сразу все понимали: «Мы совершаем паломничество в священный город Иерусалим».
Сразу же за городом Кайсери крестоносцы свернули на юго-восток, чтобы пересечь хребет Тавр. Они шли этим путем осенью 1097 года. Близилась зима, они были в дороге уже год, а до Иерусалима еще идти и идти. Что же влекло их вперед? Жажда добычи, как утверждали многие историки? Мечта об империи? В этих холодных горах и то и другое казалось чем-то мелким и незначительным. Должно быть, вера — вот что побуждало крестоносцев плестись дальше, устало передвигая ногами.
У Антиохии крестоносцы застряли на год с лишним.
Они осадили город, но укрепления оказались неприступными. Провизия кончилась. Самые бедные из паломников были вынуждены довольствоваться непереваренными зернами, извлекаемыми из помета животных, и в лагере свирепствовала бубонная чума.