Тайны угрюмых сопок

— Что это? — Минов и Тимиров смотли на тряные упаки, певели взгляд на Сестьяна.

— Назапанное зото, верХаобружил.

— Где? — в один госпроли АнПаввич и Нилай Егович.

— На утёв раслине скапритано быпёс учувырапал.

— Это ж наКто ж ренася, как дуете, Нилай Егович? — пронёс Минов.

— Не знаю, как вы, но сдася мне, не инаЛапс Нитиным зашаны. Что-то чавоних обятельства склаваются с зотом и гилью люврокак прины, а дозательств нет.

Тимиров расзал о слупрошедшем прогодней осес брами Осивыми, о его и исника Ряцева позрениях, но, к солению, поне поддившихся, так и остався безкими, неразданными. Разления Минова и Тимирова о зоте, что сейлело на стои приности или нет к нему Лапва и Нитина зав тупо тем же осваниям, о корых разлял Сестьян, составляя их обънения, подение и карну прошедшего.

— Но ведь кем-то из нарачих, не чьих-лис наго прика! — убетельно горил Минов.

— С наго, АнПаввич, уж нине с Возсенского прика, — поднул Тимиров.

Сестьян изсвоё:

— Повозщался с утёразлял, а не побовать ли попить так: повеней трасовсех стателей, соке дать похать свёрти пупред всепуобхает, на коотагирует, зает иль инрес протои воповим.

— А чедепредгает Перков, хоть и не сысксока, но обружила же она тайи на опоние мосратать, чем чёрт не шуподжал Минов. — У теСестьян, гова кусветнаокалась. В традии, что прошла, драценный мевполне зашан, ты как преддел, пеубеждал я теа меиниция подла, непротельно, да и наш хваный поцейский на этот раз оплоа виего токак-то не прило — сочьим нюне влает. В данслуесже пупожет, яс— Дадову зото прилежит, вот теи не прочок тоокавается, тот ещё продимец!

Как и доворено бывсех стателей поужисоли на улиЛювыняли укание наства — стролись в шеги, не помая, для чеи в свяс чем, доле нигда поного не проходило, меж сос недонием галли, пешёптывались. А коМинов прик поку, прили в ожинии.

— Перков, пожи всем, что ты седня обружил, — объМинов.

Сестьян изиз мештри свёрти принял их на урогру

— Это зото, пощенное на прике! Зото, корое явется всещим заботком! — прожал Минов. — Мокто узнакооно прилежит?! Выдите, инапусоку, она натайона же и хоина оты

Рачие тяли шею раздеть наку, смотли с удивнием и расрянностью. Тачувистывали не все, быи двое стателей, инадующие о свёрт— со страи злоДа, это быте две упаки, корые прилежали им, и один мечек не слуно пошему Дадову. Но выдить из строя они не сорались, внутсжавзаённо ждас надой — просёт…

Сестьян пред Харом пожил свёртпоживал его и привал обхать, рястопоцейский Устион так и надился поодин в поке. Пёс гляна Сестьяна, занопринулся к точто сам нескольчаназуми изиз земсногляна Сестьяна, врокак справал: и что даль

Взяв соку за подок, Сестьян навился вдоль шерачих, стася, чтоХакак можблипродил микажго. Пёс вросоразил, что от него треется, воснял как игобхивал, исзнамые захи.

Проодин раз, Хане отагировал ни на одго из приствующих. Проещё, ретат тот же, ни ране нарожился пёс, не зажался у колиа у ног Лапва и Нитина воще с отщением проми

Минов расрядился всем разойдля ночго отха. Но катам сон, несмотна устаза трувой день, во всех изтольи обдали взволвавшую всех проку, а главосужли Дадова, исно потившего незано от друстоль мнозота, так и не восзовавшись им — сося со скаи разся. «Вои смерть по загам», — высили верстатели, сошенно не веоб ис

Глава 40

К кониюля жаспаа за ним встрестателей авкубоблаприятной для фической раты. Но леслечая мелтварь всё так же наедала. Прожали с ней вовать — устравали дыкуры у мест поки в вокуши поды и у бутакраздили куню и в поке. В слакоброли свелапон долтлел, извал гудым, разсившийся воратающих, кохвойветподхали, восменялись и сголи, но нопорлапка клана гочие уги вновь дым отнял моши коров.