Отец Софьи, Христиан Август, как и многие его соседи, мелкие германские князья, состоял на службе у прусского короля и сделал довольно успешную карьеру — начал с полкового командира, затем стал комендантом, а затем и губернатором Штеттина. Он даже баллотировался в Курляндские герцоги (здесь, впрочем, ему не повезло) и вышел в отставку прусским фельдмаршалом.
Несмотря на блестящую родословную (дядя по материнской линии был королем Швеции, и родословная семьи восходила к Христиану I, королю Дании, Норвегии и Швеции) семья Софьи Фредерики Августы была небогатой — по королевским меркам, разумеется. Ее мать из рода Гольштейн-Готторн приходилась двоюродной тетей своему будущему зятю — российскому императору Петру III. За Христиана Августа она вышла в 16 лет (ему было 42) и вместо занятий домашним хозяйством предпочитала ездить в гости к многочисленной богатой родне.
Дочку в семье звали Фикхен, и за ее строптивый нрав мать часто награждала своего первенца пощечинами. Девочка находила утешение только в объятиях добродушного отца, часто пропадавшего в поездках, и в чтении. По признанию самой Софьи Августы, домоседству и любви к чтению немало способствовало внушенное ей матерью убеждение, будто она «совсем дурнушка», поэтому балам Софья предпочитала вечера с книжкой.
Но «дурнушкой» мать назвала ее явно несправедливо. Современники, описывая юную Софью, находили, что она была отлично сложена, обладала благородной осанкой. Лицо ее пусть и не обладало классической красотой, но имело приятное, располагающее выражение — особенно когда она улыбалась.
Девочка, как тогда было принято, получила домашнее образование. Пока она изучала французский, основы истории и географии и с удовольствием предавалась занятиям танцам и музыке, в далекой России бездетная императрица Елизавета Петровна искала наследника.
Ее выбор пал на внука Петра Великого — Карла Петера Ульриха. С 11 лет сын старшей дочери Петра I Анны и герцога Карла Фридриха остался сиротой. Жестокие учителя за любые провинности ставили его коленками на горох и часто секли. Единственной отдушиной ребенка была игра с оловянными солдатиками.
Видимо, жестокое обращение оставило глубокий след в душе ребенка, несколько затормозив его развитие.
Вот какой психологический портрет Петера Ульриха нарисовал историк В. Ключевский: «
Православие он принял по приказу тетушки, окрестили его Петром Федоровичем, но в душе навсегда остался лютеранином, не пожелавшим даже как следует выучить язык новой родины.
Вот такой жених ждал нашу Софью в далеком Петербурге.
Почему же выбор пал именно на нее? Дипломат из Саксонии Пецольд считал, что Елизавета надеялась, что девушка из знатного, но малого рода будет послушной супругой и не будет лезть в дела управления государством.
Как же она ошибалась…
В начале 1744 года к отцу Софьи прискакал курьер из Петербурга, который привез письмо гувернера великого князя Брюмера, который писал, что мать Софьи должна незамедлительно выехать в Россию вместе с дочерью. На дорожные издержки им выделялось 10 000 рублей.
Через месяц, испортив желудки баварским пивом и грубой пищей, измученные путешественницы прибыли в Москву, где гостила Елизавета с двором.
Простодушный Петр, которому Софья приглянулась, сказал, что ему очень нравится, что они родня и он может открыть ей свои сердечные тайны — он влюблен в фрейлину императрицы! А жениться, что ж, раз этого хочет тетя, — он готов. Софья была в шоке… Неужели он не понимает, что о таких вещах нельзя говорить своей невесте?!
Вследствие этих переживаний, тяжелой дороги и непривычки к суровому климату через две недели после приезда она слегла с жестокой горячкой. Но, даже страдая от высокой температуры, Софья не забывала о своей главной задаче — российский престол казался ей необыкновенно желанной целью. Но что для этого надо сделать? Как добиться, чтобы ее приняли? Надо стать более русской, чем они сами… И когда к ней захотели позвать пастора, она решительно отказалась, потребовав к себе одного из наставников в новой вере Симона Тодоровского.
Конечно же, об этом тут же стало известно всему двору, который пришел в умиление и расположил к ней императрицу.
Считается, что именно с этого времени брак Софьи стал делом решенным.