Тайны Второй мировой

Сегодня подавляющее большинство германских историков старается не замечать вводимые российскими коллегами факты, свидетельствующие о том, что Сталин намеревался напасть на Гитлера летом 1941 года и лишь случайно был упрежден немецким вторжением 22 июня (хотя план «Барбаросса» и не был превентивным ударом). Признание того, что у Советского Союза были агрессивные планы в отношении Германии, делает германское нападение на СССР без объявления войны не столь вопиющим преступлением, как считалось прежде. Более того, оно получает, наряду с противоправной агрессивной составляющей, и определенное рациональное основание, равно как и направленный против Германии советский план «Гроза». Необходимость отказаться от прежней парадигмы, где явления и факты оцениваются формально-юридически и как некое нерасчленяемое целое, приводит к комплексной точке зрения, когда в каждом феномене выделяются различные составляющие, по-разному оцениваемые. В частности, преступлениями Гитлера были агрессия против Польши, начавшая Вторую мировую войну, и геноцид евреев и цыган. Остальные его действия были только следствием. Точно также преступлениями Сталина были агрессия против Польши, Финляндии, Румынии и Прибалтики и террор против населения собственной страны и жителей вновь присоединенных территорий. Намерение же напасть на Германию в 1940–1941 годах, отражая экспансионистские замыслы по установлению гегемонии в Европе, объективно играли роль превентивного мероприятия против агрессивных планов Гитлера в отношении СССР. Такого рода действия диктаторов, равно как и других политиков или полководцев, нельзя объяснять с помощью неких абстрактных альтернатив, которые даже не рассматривались современниками. Не стоит превращать Сталина и Гитлера в Рузвельта и Черчилля.

Подобный подход к феномену русского коллаборационизма предполагает, что не всех коллаборационистов, даже из числа советских граждан, можно считать предателями. Те из них, кто находился во «внутренней эмиграции», рассматривали начавшуюся войну как возможность свергнуть власть большевиков и субъективно-психологически не ощущали себя изменниками Родины. Также и отражение в сознании коллаборационистов стереотипов геббельсовской пропаганды не должно приводить нас к автоматическому отрицанию справедливости критики советской действительности, содержавшейся в коллаборационистских изданиях, равно как и искренности положительной оценки Германии и немцев.

Неизбежность советско-германского столкновения сознавали многие коллаборационисты, связывая с ним надежды на свержение советского строя. Так, командир одного из полков в 15-м казачьем корпусе фон Паннвица полковник И.Н. Кононов еще в конце 30-х годов, в бытность слушателем академии имени Фрунзе, «изучая экономическую и политическую структуру Германии; сделал твердое заключение: война между СССР и Германией неизбежна, как между двумя непримиримыми противниками»^{466}.

Полной моральной правоты не было ни за одной из двух сражавшихся коалиций, и русские коллаборационисты это особенно хорошо понимали, изведав прелести советского режима, наблюдая англо-американские террористические бомбардировки, зная об ужасном положении советских военнопленных и о национал-социалистическом геноциде в отношении евреев. Только победа Германии давала участникам РОД шанс свергнуть Сталина и прийти к власти в стране. Для них национал-социалистическая Германия была меньшим злом. Однако преступления Гитлера, бросающееся в глаза сходство двух тоталитарных режимов и сознание того, что приходится сражаться с оружием в руках против соотечественников, создавали чувство моральной раздвоенности, что отражалось и на стереотипе Германии и немцев. Моральной правоты у коллаборационистов не было, но борьба против большевиков давала нравственное оправдание (точнее, иллюзию такого оправдания) сотрудничеству с нацистами.

Плодотворным представляется сравнение образа Германии и немцев, сложившегося у русских коллаборационистов, с образом СССР и русских, характерного для участников антинацистского Сопротивления и немецких коллаборационистов, оказавшихся в советском плену военнослужащих вермахта, ставших членами Национального Комитета «Свободная Германия» и «Союза немецких офицеров»^{467}. Германский историк Герд Р. Юбершер отмечает, что «исследование данной проблемы осложняется по причине скудости источников», и потому «речь может идти только о первом приближении к исторической истине, об анализе позиций отдельных лиц»^{468}. Это же можно сказать и о проблеме стереотипа Германии и немцев в сознании русских коллаборационистов.