Тайны захолустного городка

– Пейзажем увлекаешься? – не понял Фомин. – Тогда подожди. Не снимай. Я тебе лучше места подберу. Сейчас проезжать будем.

– Нет, Маркелыч. Обзорные снимки – это для протокола. Остров завиднеется с этими… с посторонними предметами на косе, тогда подашь команду.

– Тогда и палатки туристические запечатлей, – посоветовал смышлёный Фомин. – Пригодится тоже, как привязка к местности.

– На лету схватываешь, Маркелыч, – похвалил его Миронов. – Бросай свой лесхоз, давай к нам в юридический. Из тебя такой Пинкертон получится, ни одного «висяка» на территории не будет.

– Пока я кончу, вы преступность на корню прирубите, без работы останусь. Нет, я уж лучше с матушкой-природой. Она у нас на века.

Скоро показались палатки артистов, Миронов завертелся с фотоаппаратом, то и дело щёлкая снимки.

– Как они там?

– Наведывался недавно. Лисичкин вроде притих после того раза. Бронислава Мелентьевна на него управу нашла.

– Штаны опять спрятала?

– Нет. Сам успокоился. Самуилыч с ним теперь беседы проводит. У них душевные разговоры получаются. Я так, иногда подойду, послушаю. Может, что дельное. Они о каких-то спиритах рассуждают. С других планет, что ли? Ты не слыхал, Александрыч?

– О спиритизме?

– Во-во.

– Это серьёзно. О вечном.

– Аркадию Константиновичу это полезно. О вечном никому не помешает. А его беспокойной натуре особенно. Пусть поразмыслит над актёрской долей. Может, вникнет в суть, да бросит эту канитель, брехло разное играть, работать начнёт, делом займётся. Из него мужик-то ещё может получиться. Не пропащий. Природу любит. Я его всё к себе звал.

– А он?

– Нет, говорит. У вас, конечно, красиво. Но и у нас, в Таганроге, не хуже. Море. Говорит, что из театра уйдёт.

– Добил ты его.

– В лес, говорит, уеду, домик куплю, пасеку заведу, мёд буду собирать и по лесу ходить.

– Не знаю, какие уж в Таганроге леса. Не путает он ничего?

– А бог с ним. Занятный он мужик, – улыбнулся Фомин. – Душевный чересчур. Чуть что – в слёзы. А пить перестал. Мягкий. По другу своему скучает. Часто Ивана Ивановича вспоминает. А Бронислава Мелентьевна из него верёвки вьёт.

– Лыко да лапти вяжет, – поддакнул Миронов, возясь с фотоаппаратом.

– Это её затея, чтобы он театр бросил, – доверительно, вытянув шею, доложил егерь следователю. – Я так догадываюсь, боится она, чтобы другие бабы не увели его. Он же красавчик. Здесь она перед ним мельтешит, а там город, враз уведут артисточки помоложе.

– Тебя в Таганрог-то не зовут, Маркелыч? Ты у нас тоже бобыль бобылём. Сколько уже не женат?

– Не приглянулся Екатерине Модестовне, ей интеллигентов подавай. А та, с зонтиком, мне и даром не нужна, то и гляди, как бы не огрела чем. Уж больно свирепа или не видит ничего без очков, а носить не носит. Так и вертит зонтом на каждого мужика.

– Это она завлекает, Маркелыч. Ей чем взять-то? Носом длинным? Вот она зонтиком и крутит.

– Они сейчас не тем заняты. Беспокоятся. Сребровский так и не объявился. А завхоз им не хозяин. Вот у них и безвластие. Полный разброд. Самуилыч только и держит. Уже не раз Витька, шофёра своего, подговаривали в Ростов сгонять. Вроде как за продуктами. Он соберётся, а они все тут как тут с сумками и чемоданами. Ну, дети малые. Жалко мне их, Александрыч. Только твоего приказа и опасаются. А так бы удрали. Может, разрешишь кому?

– Нет. Пока нельзя, Маркелыч, при всём моём к тебе уважении. Но, думаю, уже скоро. Ты их успокой, пусть потерпят немножко.

– Да когда же? Мне и самому тошно. Куда этот убивец сховаться смог? Неужели режиссёришко этот плюгавый, который удрал?

– Не исключается. Но ты помалкивай, Маркелыч. Мы сейчас весь город прочёсываем. Сплошная зачистка идёт в центре. По всем закрытым учреждениям, больницам, медвытрезвителям… Одним словом, на днях возьмём, никуда он не денется.

Они помолчали. Тихо и мирно стучал мотор, байда Фомина давно оставила позади «казанку» с досады раздувшегося, словно спелый помидор, инспектора Пёрышкина, который, несмотря на все попытки обогнать старую лодку егеря, успеха не обрёл.

– Приглуши чуть мотор, – махнул Миронов Фомину, – пусть догонит немного, а то совсем в позор милицию вогнал с новой её техникой-то.

«Казанка», захлёбываясь в волне, приблизилась.

– Вадим Сергеевич! – крикнул Миронов Брёхину и замахал руками.

Брёхин или заснул, или не желал расставаться с покоем и блаженством. Однако бдительный Пёрышкин осторожно потревожил капитана, тот поднял голову.

– Вадим Сергеевич! – ещё раз крикнул следователь. – Что известно о Сребровском? Город ответил?

– Бочарков звонил, – закричал тот в ответ. – Проверили морги, следственный изолятор, больницы, ну, гостиницы, само собой. Из Ростова и Таганрога ответы отрицательные получили. Сейчас чистят вокзалы, пока известий нет.

– Вот незадача…

– Чего? Не слышу!

– На берегу спрошу, – махнул рукой Миронов.

Передняя лодка, которой уверенно управлял Фомин, так и не уступив первенства Пёрышкину, как тот ни старался, ткнулась в песчаную косу.

– Ну вот, Александрыч, фотографируй, – Фомин повернулся к следователю, устроившемуся на корме, а сам полез за борт.