Тайны захолустного городка

Метрах в пятидесяти поднялась с шумом и гамом стая белых хищных красивых птиц. Чайки покидать тёмную, выступающую из воды массу неизвестного происхождения, особого желания не имели. Фомин выпрыгнул из лодки и, ловко подняв её носовую длинную часть, затащил вместе со следователем на песок.

– Маркелыч, я тебя чего попрошу… – крикнул тот ему, копаясь в папке и доставая разные бумаги.

– Чего? – буркнул егерь, явно догадываясь.

– Ты же Вельзевулова знал?

– Видел раза два.

– А Марка Васильевича?

– Это ещё кого?

– Сребровского.

– Видел, конечно.

– Сделай милость, сходи, посмотри. Что там? Действительно, похож на утопленника. Не наш?

– Да чего же я, Александрыч? – взмолился егерь. – Делать мне больше нечего. Сам-то что?

– Сделай милость, Маркелыч, а мне писать надо. Здесь удобно. А там негде ни сесть, ни лечь. Я уж отсюда. И снимки сделаю обзорные. Вон, и Брёхин на подходе.

Фомин побрёл по песку, внимательно подбираясь к куче мусора, среди которого вырисовывались очертания фигуры человека в неестественной позе. Фомин, описывая круги и постепенно сужая их, медленно сближался со странной находкой.

– Правильно, правильно, Маркелыч, – командовал с кормы Миронов, – под ноги смотри, может, что попадётся интересного.

– Золото, что ли? – буркнул тот таким тоном, чтобы следователь отвязался.

– Предметы с утопленника могут быть, – не унимался следователь. – Всё, что увидишь, не подымай, помечай палочками. В песок их втыкай.

– Да нет здесь ничего, песок да вода, – отвечал Фомин, постепенно входя в роль поисковика-следопыта. – Если что и было, чайки растащили. Эти твари тут так и рыщут, как летающие волки. Вечно голодные. Что за прожорливая птица?

Вторая шлюпка ткнулась в берег. Аборигены в соломенных шляпах не подымали голов и не высовывались со дна лодки. Пёрышкин сразу занялся мотором, который ни с того ни с сего зачихал и задымил. Брёхин усиленно обмахивался фуражкой, не моча ног.

Фомин приблизился всё же к тому, что когда-то ходило по земле своими ногами, имело разумную голову с заботами, тревогами и радостями, а теперь, вздувшееся и растерзанное, безразлично покачивалось на лёгких волнах, неизвестно каким образом удерживаясь на песке. Зрелище было не для слабонервных.

– Не видать лица, Александрыч, – прикрыв рот и нос руками, крикнул Фомин. – Распухло всё. И поклёвано этой мразью сильно. Глаз даже не видать.

Он зло шуганул чаек, галдящих неподалёку, поднявшихся и заносившихся с криками вокруг него так же зло и недовольно.

– А по одежде? – с кормы опять крикнул Миронов, поднявшись и постоянно щёлкая затвор фотоаппарата.

– Да что я сыщик, что ли? – взмолился егерь. – Или медик? А Брёхин на что?

– Брёхин уже нахватался, тошнит его, – глянул следователь на перегнувшегося через борт «казанки» капитана, ополаскивающего лицо. – Не видишь, что ли?

Фомин нагнулся над утопшим и закричал:

– По одежде я его не знаю, Александрыч… Не видел, во что он последний раз обряжался.

Брёхин, оценив безысходность ситуации, вылез из «казанки», покорчился на песке, согнувшись в пояснице и не отпуская живота, но не смог сделать вперёд и шага.

– Ну, мильтоны пошли! – сплюнул егерь. – Им бы только баб да зубы скалить.

– Извиняюсь, – выдавил из себя Брёхин, отдышавшись, – я юридический кончал, а не медицинский.

– А я какой? – сплюнул егерь, но уже не так зло.

– Ты природой командуешь, – подсластил сыщик. – А перед тобой как раз мёртвая природа. Выходит, это по твоей части.

– Труп гнилой, – ругался Фомин, – нашёл выручалку!

– Вот, Вадим Сергеевич, как твои плоды воспитания молодого эксперта нам боком выходят, – подал голос с кормы Миронов. – Приедет, пусть бутылку Маркелычу ставит. А то и две.

– Так у меня есть, – нашёлся тут же Брёхин, – хоть сейчас.

– Давай, – махнул рукой Фомин. – С этим делом не так страшно.

– Один момент, Маркелыч. – Брёхин перестал корчиться, резво нырнул в «казанку» и появился оттуда с бутылкой водки в руке. – Вон она, спасительница на все случаи жизни! Хлебни, дорогой, – и в бой.

Оба аборигена, зачуяв запах разливаемой по стаканам жидкости, тут же высунули носы из шлюпки Пёрышкина и засобирались вылазить на берег. Фомин солидно опрокинул поднесённый ему гранёный стакан, утёрся рукавом, скосил глаза на мужиков.

– А этим?

– Они ещё не заработали, – отмахнулся Брёхин и выпил из своего стакана. – Александрыч, ты как?

– Я на работе не пью, – ответил тот.

Аборигены сникли.

– Ну, тогда я пошёл, – вернул бутылку Брёхину егерь и зашагал гонять чаек, которые снова начали приближаться к своей жертве.

– Давай, Маркелыч, ни пуха.

Петляя и кружа, как учили, егерь наконец оказался в двух-трёх метрах от останков. Нагнулся, зажав нос, потоптался, покачался с боку на бок, оглядывая с разных сторон утопленника, и заторопился назад к Миронову.

– Не знаю, что и сказать, Александрыч, – отдышавшись, медленно заговорил он. – Не узнать. Одежду не вспомню, вроде та, а вроде и нет. Куртка похожа здорово, только вымокла, понятное дело, и замызгалась в грязи. Но дело даже не в ней. Лицо!

– Что с лицом? – округлил глаза следователь.