Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

«Однажды Ника весь вечер не могла найти себе места, пожаловалась: “Меня душат слова…” Ночью, когда все уснули, девочка вскочила: “Мамуля, запиши!” Тогда Майя Анатольевна Никаноркина записала потрясшее ее своим настроением, образностью стихотворение. Ника произнесла его на едином дыхании, почти без запинки, с огромным волнением. Сказала последнюю строчку и, как подрубленная, свалилась на подушку, заснув мгновенно и безмятежно. Подобные порывы и состояния стали повторяться. С тех пор, укладываясь спать, мама Ники озабоченно проверяет, на месте ли тетрадь, ручка. Эти “инструменты” она кладет на всякий случай на ночь под свою кровать. Разбудив маму, Ника требует, умоляет ее “писать быстрее”. Я видела эти тетради – их целый ворох. Там строчки, бегущие вкривь и вкось из-под торопливой и сонной маминой руки. Зачеркнутых слов в них почти нет».

«Вот тут-то вы и попались, – возрадуются читатели, – на самом деле было не так, как рассказано выше: Ника диктовала стихи не со сна, а когда просыпалась, и запоминала все, что говорила. Поэтому утром провести ее было невозможно». Отвечу и на этот выпад. Прежде всего, Николаева писала по словам Майи, которая ни за что не пустила бы чужого человека в Никину комнату, чтобы увидеть процесс ночного стихосложения, то есть не увидеть ничего. Майя очень боялась разоблачения, тем более что уже не от Юлиана Семенова, а от Валентины Николаевой зависела, в полном смысле этого слова, судьба Ники. Поэтому Майя показывала журналистке тетради со своими стихами, часть которых действительно были написаны наскоро, а часть сразу начисто – и то и другое, как известно из глав 6 и 7, характерно для Майи.

Валентина Иосифовна Николаева – светлый и замечательный человек. «Хочется Вам помочь, – написала она мне, – потому что Вы любите Нику, это чувствуется. Создалось ли у меня впечатление, что Майя уже тогда мечтала о мировой славе своей дочери, – вряд ли, хотя определенно доля тщеславия в ней была заметна. И в бабушке. Поскольку я у них была отнюдь не круглосуточно, то не видела, чтобы Ника диктовала стихи маме или сама записывала. Рождение стихотворения “Жизнь моя – черновик…”, конечно же, описывает мне в начале статьи Майя”». Что и требовалось доказать!

Что же касается интервью с Никой, вошедшего в ту же статью, то она к нему была заранее подготовлена, о чем будет рассказано далее в главе 11. Зная Валентину Иосифовну, я абсолютно исключаю мысль о том, что желание дать ход материалу, сулившему известность, могло возобладать над ее сомнениями. А вот Юлиан Семенов не прочь был добавить к своему реноме титул первооткрывателя поэтического вундеркинда. Как, скажите, редакция газеты могла не только не поверить самому Семенову и своему корреспонденту, но и отказаться от такого взорвавшего впоследствии всю страну материала?!

То, что поведала Майя Николаевой, было первой и не самой удачной презентацией легенды, которая еще требовала уточнений и доработки. Больше Майя никому ее не рассказывала, передоверив эту функцию Карповой, которая старалась придерживаться одного варианта, хотя удавалось ей это не всегда.

Мария Рыбакова в своем романе приписывает главной героине Светлане Лукиной, прообразом которой послужила Ника Турбина, синдром Кандинского-Клерамбо[309], объясняя им приход звука. «…Это именно такой синдром, – утверждает Лукина, – когда свои мысли воспринимаются как чужие. Я стихи сочиняю, но мне кажется, что это мной сочиняют. Я говорю, а мне кажется, что это мной говорят. И даже если иду куда-то по собственной воле, у меня такое впечатление, что мной двигают, как куклой».

В другом месте Светлана Лукина, досадуя на то, что мать спит и не может слышать, как дочь читает новые стихи, думает: «Почитаю себе и послушаю себя, будто бы у меня тысячи ушей. Звук приходит. Звук приходит от небес в темный лес». Удивительное совпадение с экспромтом Майи: та же рифма («небес» – «лес»), словно Рыбакова подслушала ее слова о Василии Рыбке (см. гл. 3, ч. I).

Когда я спросил Людмилу Лушникову, верит ли она в то, что к Нике по ночам приходил звук и диктовал ей стихи, которые записывала Майя, она рассмеялась: «Мы с вами, по-моему, нормальные люди, слава Богу!» На мой вопрос, рассказывала ли Ника ему о звуке, Константин Постников ответил: «Это рассказывали во всех интервью Майя и бабушка. Ника вообще там права голоса не имела. Для меня, честно говоря, тоже вопрос: “Кто писал эти все стихи?” Ника при мне никогда ничего не писала». А ведь их роман длился с осени 1993 по весну 1997 года.