Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

«Потом в Милане, – продолжала свой рассказ Карпова, – мы попали на карнавал. Было поздно, мы приехали с какого-то выступления, а карнавал шел вовсю. Все вокруг в масках, смеются, поют. Ощущение невероятное. Повсюду что-то продают, причем дешевле, чем в магазинах. Евтушенко купил Нике босоножки. А негры продавали всевозможные тарелки, одну из которых Ника просила купить ей, но я отказалась. Она тогда сказала: “Бабушка, ты недобро смотришь на негра, улыбнись ему”.

Ника очень хотела поговорить с Майкой по телефону, но в Италии бастовали почтовые работники, и мы дня три не могли никуда позвонить. Ника была огорчена до слез, а Евтушенко сказал мне: “Дайте ей по попке, чтобы не плакала. Она должна понимать, что находится на работе”. Конечно, я ее пальцем не тронула, понимая, как она переживает за Майю. Но Евтушенко все же дозвонился ей, и Ника успокоилась.

Однажды сложилась ситуация, которая определенным образом характеризует Евтушенко. Мы должны были уезжать в другой город. У нас были сумки и какой-то полуразваленный чемодан, перевязанный веревкой. В них были наши вещи и масса книг на итальянском языке, которые нам дарили. Евтушенко с кем-то договорился, что нас отвезут на машине. И вот мы тащим свои вещи, а он сидит в машине. По дороге к ней развязалась веревка, чемодан упал, раскрылся, и все то, что в нем было, выпало. Пакетов у нас не было, чтобы в них все переложить. Я расплакалась, а Евтушенко нас торопит, хотя видит, что мы собираем выпавшее. С грехом пополам мы сами все занесли в машину, владельцу которой Евтушенко унизительно говорил о русских женщинах, был безразличен к случившемуся. Хотя он говорил по-итальянски, я все поняла, но на него не обиделась. Эта ситуация оставила у меня в памяти грустный мотив.

Евтушенко всегда был весел, за исключением последних дней. Он приносил газеты, писавшие о нем и о феномене Никуши, и рассердился на меня, узнав, что у меня были “тайные” деньги, за которые я хотела купить Майке очки. “Деньги”, – громко сказано, это были гроши. Евтушенко следил за нашей группой, в которую, кроме нас троих, входила переводчица с итальянского. Я у него спросила: “Есть кто-то среди нас из КГБ?” Он пошутил: “Кроме меня, никого”. (Учитывая специфику работы Карповой в гостинице «Ялта», скорее Евтушенко мог сказать ей: «Никого, кроме вас». – А.Р.)

Никушу поражали рыбные базары, сувениры, она с восторгом каталась с Женей на всех каруселях и горках в миланском Луна-парке. На это было страшно смотреть, я боялась, что умру, а Никуше нравилось. Когда я сказала об этом Жене, он улыбнулся: “Тогда я отвезу Нику Майе”. В Италии Ника получала радость от каждого дня, каждого часа. Оттуда она привезла новые стихотворения, семь из которых были опубликованы. Среди них “Древний Рим”, “Золотая рыбка” и другие. Почти все они были написаны в Сан-Ремо, где Ника поругалась с Евтушенко. Не могу понять причину, но в тот день он пришел разгневанный и был настроен против меня, а Ника встала на мою защиту, ощетинившись, как зверек. Потом мы помирились и все втроем плакали. Кстати, Евтушенко – человек очень сентиментальный».

В январе 2010 года в ресторане «Авалон», упомянутом в предыдущей главе, Карпова рассказывала нам с Мариной о поездке в Италию, и в частности, о Евтушенко. К этой теме Карпова обратилась, вспомнив фото, на котором Евтушенко, будучи в Днепропетровске, обнимает Марину. «Женя всегда любил красивых женщин, – заметила она и рассказала об одном эпизоде их совместного пребывания в Италии. – Мы с Женей и Никушей, будучи в Сан-Ремо, посетили одноименное казино. Оно, более чем за век существования, стало не столько местом азартных игр, сколько очагом культуры, который посещали поэты и музыканты, художники и актеры. При казино был театр, в нем проводились концерты. Один из них проходил как раз в этот вечер, и Ника на нем читала свои стихи.

Казино находилось на первом этаже. А на втором, в огромном зале, размещался ресторан. Евтушенко сначала завел нас в казино, совсем ненадолго, договорился о чем-то, мы что-то покрутили. “Ничего не выиграли”, – сказал он. Здесь все его знали. Евтушенко знали везде. И везде он был хозяином: со всеми здоровался, приветствовал скрипача-еврея, игравшего Шумана, даже заходил на кухню и показывал повару, что в какое блюдо класть. Тогда ему было 52 года, а мне 56. Небольшая разница. Обращал ли он на меня внимание? Да, я всегда с мужчинами вела себя игриво, кокетничала – ведь женщина должна привлекать к себе внимание. Он меня называл Людмилой, а я его Женей. Никуша была в Женю влюблена. Там, в ресторане, я оставалась в стороне, думая: пусть они побудут вместе».

А в моей памяти всплыл другой ресторан, в Венеции, о котором Карпова упоминает в своей пьесе «Ника».

Интересно, что, родившись и живя в Ялте, Ника практически ничего не написала о море, кроме стихотворения «Море гудит, море шумит…», посвященного В. Луговскому, и стихотворения «Этюд»: