Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Море куполом под ногами,
Солнце в горы уходит спать.
Море, тихо шурша губами,
Обнимает волной маяк…

А в Италии она написала о море сразу три стихотворения. Вот одно из них:

И горек моря аромат.
И краб ленивый у воды
Все пятится назад.
Босые ноги на песке,
Следы остались вдалеке.
Когда простор перед тобой
Такой певучий, голубой,
Не страшно быть
Самим собой.

Ника расслабилась, когда это писала, ведь ее родная Ялта такая же, как Сан-Ремо. В Италии ей было хорошо, здесь звук был все время с ней. Она даже лекарств не пила, так как не чувствовала такого напряжения и не встречала таких завистливо-унижающих взглядов, как в Ялте. Ей нравились отель и утренние пробежки вместе с Евтушенко. Она будто снова родилась на свет. «Вот там бы ей жить», – думала бабушка, а Ника писала, словно выдыхала, новые строки:

Город похож на раковину,
Слышишь протяжное “у-у-у”.
Ухает море радостно
На берег поутру.
Галька похожа на мидию,
Чуть солонит губы,
И синева неба —
Из васильков клумба.
Брызги, как крик чаек,
Не соберешь вместе,
И итальянским солнцем
Ты обжигаешь плечи.

«Венеция была последним и главным пунктом нашего пребывания, – вспоминала Карпова, – так как именно здесь проводился фестиваль “Поэты и Земля” и присуждались призы. Но это было в конце нашего пребывания там. А перед этим мы катались на гондоле, посетили стеклодувную фабрику, видели, какого труда стоит изготовить знаменитое венецианское стекло. По каналам города мы ездили на катере вместе с Евтушенко. Он был прекрасен, как всегда, следил, чтобы Ника была сыта и в хорошем настроении. В Италии Евтушенко был помолодевшим, с роскошными зубами. Плохим ничем не удивил, только хорошим. В моей пьесе “Ника” об этом все есть. Мы ходили в кафе и рестораны, его всюду прекрасно принимали. Он легко говорил по-итальянски, следил за Никой, чем довольна, чем нет.

Описать Венецию невозможно, можно лишь попытаться выразить чувство восторга, охватывающее тебя, когда понимаешь, что находишься на празднике жизни, и хочется расцеловать каждого встречного. Мы провожали взглядами гондолы, скользящие по зеленовато-мутной водной глади, переходили через многочисленные мостики, любовались отражениями вырастающих из воды домов и витринами магазинов, просто бродили по улочкам. А на площади Святого Марка, где голубей не меньше, чем приезжих, мы смеялись, когда голуби садились нам на плечи и казалось, что мы в живых погонах. Венеция настолько впечатлила Нику, что, если в одном городе она писала о другом, то стихотворение, посвященное Венеции, было в ней же написано:

Запеленали город мостами,
В каменном платье
Венеция встала.
Ей ожерелье из белых домов

Брошено под ноги.

И островов не сосчитать,
Даже ночи не хватит.
Так отчего эта женщина плачет?»

Как тут не вспомнить строки Пастернака: «Венеция венецианкой / Бросалась с набережной вплавь».

«В Венеции, – продолжала Карпова, – всем гостям фестиваля дарили по два чемодана. Мы были счастливы, так как у нас их не было. Нас ввели в большой зал, в углу которого стояли чемоданы. Мы на них смотрели, как на чудо. В тот день Ника рано встала и тряслась, ожидая получения подарков. Мы с ней пришли раньше многих участников фестиваля, точно боялись, что для нас чемоданов не хватит. Конечно же, хватило. Эти чемоданы еще живы, правда, один порвался, а со вторым мы поехали в Америку.

На протяжении всей нашей поездки Женя был потрясающий, очень трогателен и внимателен к Никуше. Я понимаю, что она как ребенок была влюблена в него, в него нельзя было не влюбиться. Я сама была в него влюблена, это естественно. И мне кажется, каждый, кто находился рядом с ним, был захвачен его энергией, его страстью выступления со сцены – он же великолепно читает свои стихи. Евтушенко был прекрасен, он такую сказку подарил Никуше, ну, я, конечно, была как приложение к ней. Сам Бог мне подарил такую радость. И те друзья, которые встречали Женю в Италии, а их было очень много, все трепетно к нему относились, с восхищением, любовью, с искренним преклонением.