Тайные безумцы Российской империи XVIII века

Наблюдения над судьбами умалишенных, попадавших в учреждения политического сыска, позволяют, однако, выявить общие тенденции обращения с ними, проявлявшиеся на государственном уровне. Как мы видели, уже в самом начале XVIII века в отсутствие какого-либо соответствующего законодательства стоявшие на страже государственной безопасности чиновники считали, что психически больной человек не может нести ответственности за свои слова и поступки. Историки, пишущие о главе Преображенского приказа князе Ф. Ю. Ромодановском, единодушны в описании его кровожадности и неизменно цитируют характеристику, данную ему Б. И. Куракиным: «…собою видом, как монстра; нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому»[455]. Приведенные, хоть и немногочисленные примеры показывают, однако, что жестокость не была для Ромодановского самоцелью, и, убедившись, что перед ним больной человек, не совершивший ничего серьезного, он возвращал несчастного родственникам без истязаний. К середине 1740‑х годов пытки и телесные наказания и вовсе исчезают из арсенала средств, применяемых к умалишенным следователями Тайной канцелярии, предвосхищая начавшиеся несколькими годами позже общую регламентацию пытки в уголовном процессе и ее полное изъятие на отдельных территориях и для отдельных категорий населения[456]. Стоит также заметить, что по сравнению с пытками, применявшимися к преступникам во многих странах Западной Европы[457], русская пытка, сводившаяся по большей части к поднятию на дыбу с битьем кнутом и реже с «зжением огнем», хотя и была жестокой и калечащей, но довольно примитивной. В Европе после появления книги Ч. Беккариа и в особенности после дела Ж. Каласа 1762 года началось возглавляемое Вольтером общественное движение за отмену пыток. Во Франции пытки были запрещены в ходе Французской революции, и затем этот запрет был распространен на страны, завоеванные Наполеоном, но после его свержения в Швейцарии и Испании пытки были возобновлены. Впрочем, в Англии о неэффективности пыток заговорили еще в XVI веке, и в 1640 году они были отменены[458]. В Шотландии это произошло в 1708‑м, а в Пруссии в 1754 году. В России с 1763 года распоряжениями очевидно знавшей о деле Каласа, а позднее и вдохновленной идеями Беккариа Екатерины II пытки постепенно исчезали из судебного обихода и были окончательно запрещены в 1801 году Александром I. Эта мера встала в один ряд с ликвидацией Тайной экспедиции, передачей политических дел в суды общей юрисдикции и указанием, что для душевнобольных нет «ни суда, ни закона».

Как и в других европейских странах, в России XVIII века умалишенных по большей части изолировали от общества — в монастырях, а в последней четверти столетия в доллгаузах и медицинских учреждениях. В первой половине века направление безумца в монастырь часто сопровождалось жесткими указаниями о режиме его содержания с упоминанием кандалов, кляпа и наказания шелепами. На практике же, как можно видеть по ряду дел, этот режим соблюдался далеко не всегда, а у чиновников не хватало ресурсов для обеспечения контроля. По-разному вели себя и караульные солдаты, и монастырские власти: они могли издеваться над вверенным им душевнобольным человеком и пользоваться его беспомощностью, а могли, если это почему-то было выгодно, смотреть на его поведение сквозь пальцы.

В середине века упоминания кандалов и телесных наказаний из приговоров постепенно исчезают, и по крайней мере во второй половине XVIII столетия, как видно на примере Спасо-Евфимиева монастыря, режим содержания в монастырях не отличается какой-то особой суровостью и очевидно мягче, чем в медицинских учреждениях Парижа и Лондона, где содержались не политические преступники, а просто душевнобольные. Ничего неизвестно о том, чтобы в России существовали практики демонстрации сумасшедших для потехи публики, подобные описанным М. Фуко применительно к Англии и Франции[459]. Так, обитатели знаменитого лондонского Бедлама, по словам Дж. Эндрюса и А. Скалла, были «действующими против своего желания актерами в театре, где толпы посетителей могли наблюдать результат (и цену) аморальности, разрушения человеческого интеллекта, скорбного уныния и ярости бреда»[460]. По словам тех же авторов, к XVIII веку в Англии уже давно произошла коммерциализация обращения с душевнобольными, порожденная «растущим спросом со стороны высших классов на систему частного призрения, которая освободила бы их от чреватых неприятностями и непереносимых отношений и изолировала бы их от глаз общества», что наряду с финансовыми возможностями представителей этих классов послужило катализатором создания заведений для сумасшедших[461].

В России же некоторые безумцы, попадавшие в органы политического сыска, вовсе не подвергались изоляции, а, напротив, отдавались на попечение родственников. Причем, как показали С. О. Шаляпин и А. А. Плотников, и эта практика существовала уже в XVII веке. Исследователи пришли к выводу, что: