Тайные дневники Шарлотты Бронте

Мистер Уилсон нанял новую начальницу, которая теперь заведовала школой. Мисс Анна Эванс была высокой и красивой тридцатилетней женщиной, всегда безупречно одетой; также она обладала чувствительной натурой. Я испросила позволения разделить кровать с Эмили, чтобы было легче приглядывать за ней, и мисс Эванс удовлетворила мою просьбу.

Настал декабрь. Погода была суровой и холодной; мы дрожали в своих кроватях, а вода в кувшинах заледеневала так, что невозможно было умыться. Ранний обильный снегопад сделал дорогу непроезжей, но нам все равно приходилось каждый день проводить по часу в промерзшем саду, чтобы дышать свежим воздухом, и по воскресеньям преодолевать больше двух миль вверх и вниз по продуваемой всеми ветрами заснеженной дороге в церковь. Мы приходили в храм, совершенно окоченевшие; руки без перчаток вечно зябли и покрывались цыпками; [57]ноги тоже, потому что у нас не было подходящей обуви, снег набивался в башмаки и таял там.

Бесконечную службу мы слушали замерзшие, с промокшими ногами. В конце дня мы с сестрами брели обратно в школу в длинной веренице унылых учениц и учительниц, плотно кутаясь в лиловые плащи и жмурясь от пронизывающего зимнего ветра, который легко пробирался под одежду и обдирал щеки. По возвращении нас ждали уроки Библии и длинная проповедь мисс Пилчер, во время которой мы с Эмили, как и многие другие младшие девочки, часто падали от усталости со скамеек на пол.

У Марии в ту осень начался легкий кашель — по ее словам, последствия коклюша. К концу января, однако, кашель усилился; сестра все больше слабела и бледнела. Затем Элизабет во время одной из воскресных прогулок подхватила жестокую простуду и тоже начала кашлять. Еще несколько учениц страдали от подобных симптомов, но учителя относили их на счет обычных зимних простуд. Однажды днем я встревожилась при виде носового платка Марии. После очередного приступа кашля платок окрасился кровью. Я уведомила о случившемся мисс Эванс, и та вызвала доктора Бэтти, чтобы он осмотрел мою сестру.

Через несколько дней я встала с первым утренним ударом колокола, собираясь одеться, и заметила, что Марии нет в кровати. Я обратилась к мисс Пилчер, и та сообщила, что Марию ночью переместили в комнаты мисс Эванс.

— Почему? — прошептала я, исполнившись внезапного невыразимого страха.

— Мы считаем, что у нее чахотка, [58]— сухо произнесла мисс Пилчер и захлопнула дверь у меня перед носом.

Я никогда не слышала о чахотке. Опасение, проступившее на лице мисс Пилчер, подразумевало, что это не простая детская болезнь, от которой легко излечиться. Впервые в жизни я испугалась, что сестра может умереть, и меня охватила тревога.

— Мне надо повидаться с Марией, — заявила я сестрам по дороге в столовую.

— Но как? — спросила Элизабет. — Она с мисс Эванс.

— Значит, там и найду ее.

Как только учителя отвернулись, я выскользнула из ряда за дверь и с колотящимся сердцем поспешила по галечной тропинке к коттеджу мисс Эванс. Начальница молча впустила меня, только пояснила, что я найду свою сестру в спальне. Я пересекла помещение и вошла в смежную комнату, где на узкой койке рядом с большой кроватью увидела нечто бесформенное. В ужасе я приблизилась. Это Мария? Она жива или мертва?

— Шарлотта, что ты здесь делаешь? — ласково промолвила Мария. — Разве сейчас не время завтрака?

Я с облегчением опустилась на стул у ее кровати. Сестра была бледной, с лихорадочным взором, но все же не слишком изменилась со вчерашнего дня.

— Мне сказали, что ты заболела. Я беспокоилась о тебе.

— Не волнуйся, Шарлотта. Мисс Эванс написала папе и попросила забрать меня домой.

— Чудесно! Я буду скучать, но свежий воздух пустошей излечит тебя.

Сестрой овладел приступ кашля; я вздрогнула при виде усилий, которые ей потребовались, чтобы вынести долгие спазмы.

— Как бы мне хотелось облегчить твои страдания!

— Есть один способ. Дай мне обещание.

— Какое?

— Пообещай не горевать, если я умру.

Жгучая боль пронзила мое горло и грудь.

— Мария, ты не умрешь.

— Жизнь прекрасна. Но если Господь скоро призовет меня, я должна смириться и испытывать благодарность за отпущенные дни.

— Как ты можешь испытывать благодарность? Ты слишком молода для смерти!

— Все мы когда-нибудь умрем. Я сожалею лишь о том, что мне не суждено еще немного побыть с тобой, папой и всей семьей.

Слезы невольно потекли по моим щекам.

— Ты очень боишься? — выдавила я.

Глаза Марии сияли умом и отвагой, когда она тихонько ответила:

— Нет, не боюсь. Если я умру, то отправлюсь к Господу. Увижу Его на небесах. Он наш друг и отец, и я люблю Его.