Тайные грехи (ЛП)

Развернувшись, я схватилась за дверцу аптечного шкафчика и захлопнула его, но она

отскочила обратно, оставляя внутреннюю часть приоткрытой на дюйм. Я повернулась

обратно к отцу, надеясь, что не расплескала жидкость. Пряча пипетку и трубочку теста, я

чувствовала себя, как в лабораторном классе. Мне не хотелось делать всё снова. И я не

хотела, чтобы папа увидел это. И я также не хотела быть беременной. Мне хотелось

перемотать всё это назад, чтобы я не сделала глупейшую ошибку в своей жизни.

— Ты была так занята со своими внеклассными занятиями, что твоя мать волнуется,

— он перестал смотреть мне в глаза и взглянул на аптечный шкафчик. Он не смотрел в

зеркало. Глаза проследили за край и скользили туда-сюда.

— Я немного устала. Я могу пропустить торт?

— Возвращайся фотографироваться через полчаса.

Его резкий ответ означал приказ. Я могла быть зеленой и находиться при смерти, но

от меня ожидали, что я буду улыбаться в камеру.

— Хорошо, — я хотела, чтобы он ушел.

Он перевел свой взгляд на мое лицо, сканируя его. Я чувствовала себя сделанной из

тонкого изящного стекла — полого и прозрачного. Слишком красивая. Слишком

изысканная. Стою чересчур дорого, чтобы быть сломанной любым, о ком я когда-либо

заботилась, чтобы огорчиться по поводу потери.

Я склонила голову и обошла его, направляясь к двери, где обещанный комфорт

кровати ждал меня. Он должен будет последовать за мной и оставить меня на тридцать

минут. Я могла бы сделать много чего успокаивающего за полчаса.

Я только наступила на ковер в своей комнате. Он был сиреневым и серым. И на

втором шаге цвета превратились в шерстяное пятно, когда я снова влипла, и всё

завертелось.

Отец покраснел как помидор. Он схватил чистый пластмассовый пузырек в левую

руку, в то время как правой — схватил меня за руку.

29

— Что это?

— Ты делаешь мне больно, — я попробовала вывернуться, но он схватил меня ещё

сильней.

— Что ты сделала?

Я была так испугана, что едва могла соображать. Мой отец никогда не поднимал на

меня руку, но я всегда знала, что там был бескрайний океан жестокого потенциала под

этим его внешне гладким лоском: холодное, глубокое море, которое казалось

безмятежным, но всегда угрожающим.

— Он отрицательный, — закричала я, не зная, было ли это действительно так. Я не

взглянула на пузырек, прежде чем он вошел.

— Этот? — он повернул пузырек ко мне, открывая его верхушку моему взгляду.

Желтая жидкость опустилась вниз. Внизу расползалось коричневое кольцо более

толстой мембраны, собирающееся в овал, прежде чем стать трапециевидной формы

обвинительным заключением.

У меня не было ни ответа, ни оправдания или причины — ничего, кроме объяснения,

чем я занималась в свободное время, которое, я была уверена, он не желал бы услышать.

— Кто он? — рычал папа.

«Не было ли это вопросом года?»

— Отпусти!

— Тебя изнасиловали?

— Что?

— Я убью того, кто это сделал.

— Папа! Нет! — теперь я плакала. У меня было достаточно времени, чтобы

осознать, что я сделала с собой. Я ощущала сопли и слюни так, как если бы они были

чужими. Лицо папы напоминало влажное, серое облако, и мое дыхание перешло в резкие

всхлипывания. Я задыхалась от того, что должно было быть, как я думала, чем-то вроде

утешения. — Это не изнасилование.

Он крутанул меня, пока я не оказалась перевернутой лицом вниз на белой подножке

для ног, тонкая древесина больно врезалась мне в живот. Пока я пробовала

сориентироваться в происходящем и еще отмахнуться от слез, которые текли с силой

шторма, я ощутила острую боль на своей заднице.

Странное снижение ясности происходящего сквозь рыдания — мой крик

оборвавшийся, словно я затормозила на самом краю обрыва, пока слезы капали на дно.

Папа шлепал меня снова и снова, и это действие превратило мое дыхание в хрипы. Я

пробовала повернуться, но он держал меня и вновь наносил звонкие удары. Я была

растеряна и обездвижена. Я обернулась к нему. Его рука с растопыренными пальцами

была поднята надо мной, а локоть стремился ударить меня ещё раз, при этом отец

рассматривал свою руку, как будто она делала что-то, чего он не понимал.

Затем, в эту долю секунды, он посмотрел вниз на меня, и мы встретились взглядами.

Он смотрел на меня, но не видел. Я не знала, что именно он видел. Я не знала, что

складывалось в его голове. Жестокое море его пределов не успокоилось. Бушующие волны

не стекли в огромную воронку и не унеслись прочь, но поток изменился и переместился

подобно рокочущему животному, отступающему за горизонт, в место, которое я не могла

увидеть.

Он отпустил меня, и я всем телом навалилась на подставку для ног. Я сделала два

глубоких вздоха, и только первый из них был затруднен.

У меня не было времени для выбора. Мое семейство, при всех своих деньгах, было