— НЕТ! Прости меня, за то, что я исчезла. Прости, что не рассказала, что
произошло. Прости, что оставила тебя там. Я сожалею обо всём.
— Марджи? Что случилось?
Дрю приобнял меня руками, но я яростно его оттолкнула. Однажды я сказала ему,
что он будет сожалеть, что просто прикоснулся ко мне.
— Я была беременна.
Я могла видеть, как округлились его синие глаза, пока он смотрел на меня с
удивлением: челюсть отпала, выражая таким образом опустошение. Было ли это
удивлением? Была ли я неправа, полагая, что он уже всё знал? Или это было принятие
желаемого за действительное? Я проглотила комок, разжала свои зубы, изучая проливной
дождь, до того тех самых пор, пока не смогла вдохнуть достаточно, чтобы говорить.
— Я собиралась встретиться со Стрэтом и сделать аборт, поскольку не хотела, чтобы
ты попытался отговорить меня от этого, и я была так чертовски зла на тебя. После того,
как я позвонила, я пыталась добраться до вас. Я выбралась из окна моей спальни, но мои
родители поймали меня в дороге и отослали прочь.
Он покачал головой, глаза суженные, как будто я только что сбросила бомбу на его
мозг, и он пытался найти смысл в оставшихся кусках.
— Дальше выхода не было, — продолжила я. — Прямо в аэропорт Лос-Анджелеса.
В *банный монастырь в Ирландии. Извини. Мне так жаль. Я должна была позвонить,
когда вернулась. Но я была трахнута на всю голову, и я не могла с этим справиться.
62
Он достал белый носовой платок из своего кармана, я выхватила его, чтобы вытереть
свои глаза. Это не помогло.
— Где… ребенок? — спросил он, обозначая огромную проблему.
— Усыновлен.
— Где?
— Иисус, Индиана! Откуда, бл*дь, я должна это знать?
Он посмотрел в окно со своей стороны, вероятно, так он избегал возможности
смотреть на меня.
— Мои родители прибыли в Ирландию во время моего последнего триместра, чтобы
организовать усыновление, так что, скорее всего, младенец там.
Забавно, что я всё ещё думала о нём как о младенце. Он или она уже должен быть в
возрасте Джонатана. Дрю оглянулся на меня, всё ещё удивленный, продолжая держать
дистанцию.
— Моя мама тоже была беременна, что было просто здорово, поскольку она
ненавидела меня за то, что я залетела в то же самое время. Она родила своего младенца в
больнице, затем я родила своего в женском монастыре, и отец просто забрал его. Я даже не
слышала его плача. Неделей позже, они забрали меня домой. У мамы была послеродовая
депрессия. Отец вел себя так, как будто это целиком была увеселительная поездка, и
дерьмо никогда не случалось. Ты знаешь, я признаю — это работало для меня.
Тени от дождя упали на изгиб его красивого лица, накладывая изображение морщин
и возраста. Он всё ещё выглядел на двадцать, потрясенный артист на краю жизни
богатства и известности. Ребенком, не имея ничего, кроме совершенных ошибок. Он видел
многое. Он потерял своего лучшего друга. Столкнулся со смертью своего отца и
капитуляцией родной матери. Он был сильным для своей семьи даже тогда, когда все
преимущества и прелести жизни обходили его стороной. А я не дала ему шанса подумать.
Я была настолько обернута своими собственными проблемами в течение
одиннадцати лет, что я даже не задумывалась о том, чего бы он захотел. Был ли он такой
же частью всего этого, как и я? Разве он не имел право знать? Отстаивать то, что было его?
Ладно, так оно и было.
— Тебе никогда не приходило в голову найти меня? — спросил он. — Я тут подумал
о том, что это было легко для меня. И даже когда я увидел тебя в офисе… Я всё ещё думал
только о себе. Прости меня.
Я не хотела с ним разговаривать, но была ли это проблема, была ли? Я никогда не
хотела найти его и поговорить с ним. Я хотела отпустить его. На переднем сиденье в его
арендованной Ауди, с дождем, барабанящим по стеклам, всё изменилось. Я хотела узнать,
о чём он думал. Я бы хотела вынести гром и стрелы, которые он бы швырнул в меня, если
он просто скажет, что было у него на уме.
Дрю открыл свой рот, чтобы заговорить, а я, признаюсь, слегка вздрогнула.
Я хотела нравиться ему, чтобы он хотел меня, чтобы он снова любил Син и научился
любить Марджи. Я должна была почувствовать себя как маленькая плаксивая сучка из-за
этого, но я не чувствовала. У меня не было сил даже на то, чтобы отругать себя за желание
быть кому-то нужной.
— И… — начал он, а я терзала себя, — о чём ты только думала, когда пригласила
меня на семейный ужин?
Это было безумно смешно, но я не смеялась. Я не привыкла чувствовать нутром, что
облажалась. Меня выбил из равновесия эмоциональный маятник. Балансируя на скользком
гимнастическом бревне. Конечно, я упала, но, по крайней мере, я упала на сторону смеха.
В случае если бы я снова расплакалась, мне пришлось бы выжимать его носовой платок.
— Дело во мне! — ответила я ему. — Я хотела снова провести с тобой время, и я
думала только о себе. Просто ты какой-то другой. И мы можем звать тебя Дрю и никогда
не обсуждать того, что случилось. Они не узнают.
63