Тайные грехи (ЛП)

В конечном счете, я забирала Джонатана у медсестры, в то время как мама дремала.

Он был всем. У него был небольшой пучок рыжих волос и кристально голубые глаза,

которые в конечном итоге превратились в зеленые. Я заботилась о нем, как и обо всех

своих сестрах, но что-то ещё ощущалось в Джонатане. И запах. Запах младенца не был

новым, но его — был другим. Это был аромат небес и земли. Он хватал мой палец своей

крошечной ручкой, и это не чувствовалось как рефлекс новорожденного. Его власть

походила на просьбу. Связь.

Я собиралась сделать это своей обязанностью — быть там ради него. Стараться

помогать, если не моему собственному ребенку, то брату, рожденному в тоже самое время.

Я поклялась ему в этом.

Я так быстро выяснила, что моя семья была долбанутой на всю голову. Я никогда

больше не разговаривала с Линн или Йони. Я не заводила друзей, но я приобрела

несколько нужных знакомств.

Это даже не было трудно.

— Ты кормила кого-нибудь из нас грудью? — спросила я, в то время как мама

вытаскивала бутылочку изо рта Джонатана.

Ему было три месяца, а я всё ещё приспосабливалась к моей новой жизни. Или своей

старой жизни, зависит от того, как на это посмотреть. Это была жизнь нормального

человека моего возраста, не жизнь кого-то ещё, кого отправили в другую страну для

обучения жесткими ирландскими монахинями, чтобы она могла тайно родить ребенка,

которого никогда не подержит в своих руках.

— Боже, нет. Почему я должна была это делать? — мама вручила младенца няньке,

чтобы он отрыгнул.

Ее имя было Филлис, и она протянула свои руки, но посмотрела на меня. Она и я

создали схему. Мама уходила, прежде чем младенец срыгивал своё молоко, и как только

она уходила, Филлис вручала его мне. Я клала его на свое плечо и гладила по спинке,

прижимая свою щеку к его щечке, так что я могла вдыхать его младенческий запах.

Лучший в мире.

Я знала, что я делала Джонатана заменой для младенца, которого они отдали, но я

ничего не могла с этим сделать. Он пах настолько хорошо.

— Я буду защищать тебя, мой младший братик, — прошептала я, положив его

небольшую ручку на свою так, как будто клялась на Библии. — Я клянусь.

Я училась и прилежно себя вела. Я была образцом хорошего и правильного

поведения. Я вернула доверие своих родителей, оставаясь такой, помогая сестрам делать

их домашние задания и обретая глубокий колодец забвения.

Вы можете подумать, что я была так или иначе запугана, поэтому хорошо себя вела.

Что я была обижена. На то, что потеряла дикую часть себя, чтобы оправдать ожидания

других. Однако это не похоже на то, что я чувствовала. Я чувствовала себя замечательно. Я

помогала Кэрри и Шейле с их домашней работой, в то время как папа вел бизнес, а мама

сидела в своей комнате. Я оттирала шоколад от рук Фионы, когда она нашла пекарский

порошок какао в кладовке и съела целую коробку.

Я делала всё, но я кормила Джонатана. Мама настаивала на том, чтобы ей приносили

Джонатана до того, как он пошёл, затем она отказалась от него так же, как и от всех

остальных. Она была номинальной главой, и, странным образом, мне было хорошо от

этого. Я любила её воспитание на расстоянии вытянутой руки, потому что она дала мне

возможность наполнить мои дни кое-чем важным для меня.

Папа не был любящим человеком, но после того, как он отшлепал меня, когда я

залетела, он больше никогда не подходил ко мне ближе, чем на половину комнаты. Даже

когда я боролась на заднем сиденье лимузина по пути к моему рейсу в Ирландию, он

предоставил итальянскому телохранителю заниматься рукоприкладством. Он наблюдал за

всем со своего места с пиджаком на своих коленях.

67

— Однажды, — сказал он, в то время как Франко прижал меня, — однажды ты

поймешь, что это было сделано для твоего же блага.

Я показала ему средний палец.

— Кто отец? — спросил он. — Кто это сделал с тобой?

Я вытащила свою руку из руки Франко и выставила свой другой средний палец.

— Я собираюсь это выяснить.

Всё, что ему нужно будет сделать — копать вокруг толпы группи, и он узнает, но

пока он был слишком далек от этого, а я хранила это очень далеко от своей обычной

жизни, так что у меня оставалась надежда, что он оставит Стрэта и Индиану в покое.

Отец сидел рядом со мной в течение всего перелета. Только он пугал меня. Он сдал

меня в женский монастырь и уехал. Они посылали Сестре Морин письма и заставляли

меня отвечать. Я писала хорошие вещи, но я была заперта до тех пор, пока они с мамой не

показались за три месяца до рождения ребенка.

— Ты выглядишь хорошо, — сказала мама.

Она была такой же далёкой, как и я.

Я тоже чувствовала себя неуютно рядом с ней.

— Так же, как и ты. Как твоё самочувствие?

— Лучше, чем когда-либо, — она улыбнулась, и её рука осталась лежать на животе.

Она любила быть беременной. Я не знала, как она чувствовала себя относительно того,

чтобы потом растить детей, но она любила их вынашивать. — Мы нашли семью для