Тайные пороки

— Среда уже заканчивается, — не унимался стажер, — а без твоего руководства, Фалалей, я даже не знаю, с какого бока приступать к падшим мужчинам. И никакого преступления по страсти без тебя обнаружить не смог. Что предъявлю в пятницу госпоже Май?

— Не тушуйся, братец, я сейчас тебе такие драмы представлю, закачаешься, а завтра все напишешь. Будь спокоен. Мне и самому еще нужно изобрести сногсшибательный сюжетик о гигиенических средствах.

— Господин Тоцкий, у вас такой грустный вид, — спохватился Самсон. — Вы, наверное, хотели ехать на поминки своего друга?

— Нечего нам там делать, — ответил вместо собрата по палате Фалалей, — у нас ныне другая задача, более важная. Нам силы нужны. Так что, Евгений Львович, ешьте. Нам спешить надо.

Некоторое время в кабинете слышались лишь легкое чавканье да стук столовых приборов по тарелкам, прерываемые только для того, чтобы заполнить рюмки и бокалы и тут же освободить их от содержимого. Официанты уже убрали опустевшие блюда с закусками, внесли жаркое, а изголодавшиеся молодые люди все никак не могли насытиться. Тоцкий же ел мало и неохотно, его аппетит не возбуждали ни сказочный аромат, исходивший от яств, ни приличная сервировка и оформление блюд, ни даже горячительный напиток.

— Евгений Львович, — наконец Черепанов не выдержал и повернулся к своему ученику, — пока мы с тобой бездействовали, провел огромную работу. Благодаря ему мы достигли кульминации в расследовании убийства Хрянова. Сейчас поедем в логово злоумышленников. Предстоит нешуточная схватка.

Шалопаев поперхнулся и потянулся к графинчику. Он пока не чувствовал в себе готовности для борьбы.

— Ты давай справляйся с жарким, — распорядился его старший коллега по «Флирту». — А мы тебе все расскажем по порядку. Евгений Львович, где ваша фотография?

Несчастный ветеринар промокнул губы салфеткой, бережно достал из кармана фотографию и протянул ее Фалалею, тот передал другу.

— Узнаешь?

— Узнаю, — растерянно сказал Самсон. — Это та дама, которую мы видели на выставке с двумя гимназистами. Пупсик.

— Нет, — Фалалей скривился, — это невеста Ардалиона Хрянова. А фотографию эту она сама подарила господину Тоцкому.

— Выходит, это невесту Хрянова похитили у Пассажа? — Самсон не мог прийти в себя от неожиданного открытия.

— Венера, Афродита, фемина… — Черепанов с яростью приканчивал жаркое. — Я был сражен наповал… До безумия… Какие формы, какая грация… Я все уши прожужжал господину Тоцкому в нашем узилище, все восторгался прекрасной эмансипэ…

— Я, как только попал в палату, сразу узнал там господина Черепанова, — подал голос Тоцкий, не спуская печальных глаз с фотографии на столе.

— Может, она и невеста Хрянова, но только не Препедигна Ильинична Толмазова, — заявил Шалопаев, гордый тем, что и он не бездействовал в отсутствии наставника, и теперь тоже может внести свою лепту в расследование убийства, — настоящая мадемуазель Толмазова давно вышла замуж, овдовела. Но и она, кажется, теперь в сумасшедшем доме. Ты, Фалалей, гнался не за Толмазовой. Но ты мне еще не рассказал, что с тобой-то случилось?

Стажер с удовольствием смотрел на жизнерадостное лицо своего друга и наставника. Фалалея не портило даже то, что голова его была чисто выбрита, являя взорам аккуратный округлый череп, даже то, что один глаз заплыл, а синяк под ним уже приобрел радужные оттенки. Какой контраст с унылым Тоцким: у него и бритая голова какая-то унылая, шишкастая. Может, Фалалей и спешит в логово злоумышленников, но эта спешка не мешает ему отдать должное винцу.

— А я, как и собирался, проследил за грубиянами-гимназистами. Логика моя была такова: мальчишки или пришли на выставку с красавицей, или познакомились с ней там, — разглагольствовал фельетонист, не выпуская бокала с янтарной жидкостью из рук. — Но если она затеяла обучить молодежь безопасной и гигиенической любви, то они наверняка выведали, где она живет и от нее уже не отстанут. А если поддерживают с красоткой отношения давно, то могут знать и где живет ее любовник-похититель.

Жалобный стон Тоцкого замедлил увлекательную историю на секунду-другую, их оказалось вполне достаточно, чтобы рассказчик успел пригубить рейнвейнское и, взбодрившись, вернуться к повествованию.

— Но представьте себе мое удивление, — здоровый глаз Черепанова расширился, — юнцы-то отправились в бордель! Вот так развлекается нынешняя молодежь. Учись, Самсоша. Но какое падение юного существа мужского пола! Худшее из падений! Естественно, я — за ними. Меня, конечно, пустили, мило приняли, барышни там со вкусом подобраны, но мальчишек как корова языком слизала. Я хотел видеть мадам: так нет, она занята. Тогда я пригрозил им публикациями о растлении малолетних. Пошумел малость. Тут меня скрутили добровольцы из посетителей, засунули в карету и отправили в дом скорби. Это журналиста-то! Вот как я оказался в столичном бедламе. Никто меня не узнал. И визитки не помогли. Доктора никак не соглашались, что я порядочный журналист. Лучших петербургских фельетонистов в лицо не знают. Решили, что самозванец.