Алим остался один и тотчас принялся за еду. Он разделил сыр и хлеб на две равные части и уничтожил одну половину. Огромное удовольствие доставила ключевая вода. Алим пил ее, не отрываясь, большими глотками. И, только утолив голод и жажду, задумался. Как расценить все происшедшее? Какой счастливый случай столкнул его с этим маленьким энергичным стариком? Если он не фашист, тогда Алиму повезло.
Но можно ли рассчитывать на дружбу старика?
Алим нащупал в кармане пистолет, словно желая проверить свою готовность к борьбе.
Старик появился перед вечером. В руках была все та же лопата, за плечами — небольшой мешок.
— Вот и я. Вы, наверно, ожидали меня не одного, а с кем-нибудь? — спросил он, улыбаясь и пытливо глядя в глаза Алиму. — Ну-ка, скажите правду?
Алим смутился. Почему не сказать правду, когда новый знакомый догадывается о ней? И Алим рассказал, что он и верил и не верил, ожидая и хорошего и плохого.
— Ничего удивительного нет. Все можно подумать в вашем положении. Но я постараюсь вам доказать, юноша, что в Германии еще не перевелись настоящие люди. Раздевайтесь.
Старик вынул из мешка коричневую пару, черные ботинки и кепи.
— Это вещи моего покойного сына, — произнес он с грустью, — моего первенца… Он был такого же, как вы, роста и такой же стройный, но только шире вас в плечах. Чуть-чуть шире, и блондин. Раздевайтесь и одевайтесь, — закончил он.
Алим снял комбинезон, сапоги, гимнастерку, брюки и надел штатский костюм.
Старик заставил Алима несколько раз повернуться, застегнуть и вновь расстегнуть пиджак.
— А теперь давайте немного подождем. Пусть стемнеет, — удовлетворенный осмотром, наконец произнес он.
2
Германия. Чужой, незнакомый город. Два прямых бульвара, обсаженных липами и кленами, пересекают его из конца в конец, сходясь крест-накрест. По обе стороны бульваров, под раскидистыми кронами деревьев, бегут трамваи.
Главная площадь носит название Ратхаусплац. На ней — неуклюжий, громоздкий памятник, окаймленный тяжелой, чугунной цепью. Здесь же здание ратуши в готическом стиле. Почерневшие фризы, покрытые мохом, говорят о том, что здание это вековой давности.
На площади сгрудились всевозможные магазины с яркими вывесками и пустыми витринами. В старинной части города улочки в иных местах до того узки, что трудно разъехаться двум автомашинам. Мостовые, выложенные крупным квадратным торцовым камнем, отсвечивают под лучами солнца, как отшлифованные.
Дома преимущественно каменные, с высокими черепичными крышами, с мезонинами, с флюгерами на гребешках, с окованными железом дверями и кольцами вместо ручек.
На многих улицах сохранились еще фонари, внутри которых вместо газовых рожков вмонтированы электролампочки.
То здесь, то там высятся верхушки кирк[3]
. Чем дальше от центра, тем просторнее. На окраине много небольших особняков, окруженных тенистыми палисадниками и решетчатыми изгородями. И в центре города и на окраинах — всюду можно заметить то неизбежное, что принесла война.Небольшой провинциальный немецкий город находится в глубоком тылу, но на улицах много инвалидов и раненых из расположенных в городе тыловых госпиталей. Магазины стоят без товаров, и в них почти никто не заходит.
Немцы и немки с хмурыми лицами останавливаются у рекламных тумб, читают вести с Восточного фронта и скептически покачивают головой.
Ожогин и Грязнов в городе уже несколько дней. Отрезанные от родины, в чужом краю, они чувствуют себя одинокими. Давит тоска и неизвестность. Знакомятся с городом, бродят по улицам, по парку, наблюдают за горожанами, пытаясь скорее привыкнуть к новой обстановке, понять, как здесь живут и чем дышат.
Юргенс временно определил их в гостиницу «Цум вейсен росс».
Это мрачное двухэтажное здание, закрывающее своей угрюмой тенью всю неширокую улицу. Массивные железные ворота. Двор, выложенный большими каменными плитами. Номер, отведенный для Ожогина и Грязнова, помещается в конце длинного коридора, идущего по всему этажу.
Узкие окна скупо пропускают свет. Электроэнергия дается лишь на три часа в сутки, поэтому всюду стоят подсвечники с огарками свечей. Полы давно уже потеряли свой былой блеск.
…На третий день пребывания Ожогина и Грязнова в гостинице, вечером, когда друзья расположились на отдых, раздался осторожный стук в дверь, и в комнату просунулась маленькая, совершенно лысая голова владельца гостиницы Моллера.
— Господин Моллер! Пожалуйста! — пригласил Ожогин.
— Да-да, я к вам… Вас просили позвонить, и поскорее, вот по этому телефону. — Он подал маленький листок бумаги и без приглашения сел на стул. — Я подумал: «О! У них есть в нашем городе знакомые…»
У Оскара Моллера было изрезанное морщинками лицо, быстрые движения. Его крошечные, под белесыми бровями, голубые глазки всегда выражали жадное любопытство. К Моллеру неизвестными путями стекались все городские новости и сплетни.
Моллер знал, что новые жильцы направлены к нему с письменным распоряжением коменданта города, и поэтому мог догадываться, кто они.