Тайные тропы (сборник)

– Как вам сказать… – криво улыбнувшись, начал Ожогин после небольшой паузы. – Причин к этому много и говорить можно долго, но я скажу самое основное: мой отец умер в тюрьме, мать не перенесла его смерти. Я и младший брат были озлоблены за отца…

– За что его упрятали в тюрьму?

– Он был ярым противником советского режима.

– А вы? – Юргенс перевел глаза на Грязнова.

– Особых причин нет, – ответил тот.

Юргенс встал из-за стола и твердыми, размеренными шагами пересек комнату по диагонали от стола к книжному шкафу и обратно.

– Что же приключилось с вами? – став позади сидящих, снова обратился он к Грязнову.

– Со мной ничего не приключилось. Мой отец родился и живет в Сибири, в Иркутской области. Там же находится младшая сестра. Есть еще дядя по матери, но я не знаю, где он. Я перед войной окончил пединститут. На ваш вопрос, пожалуй, и не отвечу. Я даже не задумывался над тем, чем вы интересуетесь.

Облако дыма поплыло над головами сидящих.

Зазвонил настольный телефон. Юргенс направился к столу и спокойным движением руки снял трубку.

– Слушаю… Да, я. Немного занят… Кто тебе сообщил?.. А… а! Ну что ж, если не спится – приходи.

Юргенс положил трубку на место.

– О чем еще с вами беседовал гауптман? – снова обратился он к посетителям.

Ожогин рассказал. Получив согласие Ожогина и Грязнова сотрудничать с немецкой разведкой, Брехер предупредил их, что «настоящей» работе должна предшествовать длительная подготовка и что работать придется, возможно, после окончания войны.

– Да, вероятнее всего, именно после окончания войны, – подчеркнул Юргенс, – и независимо от ее исхода. Это надо запомнить.

Говорил он с небольшими паузами, но четко и коротко, переводя взгляд с одного на другого.

– Прежде всего – тщательная конспирация, самая тщательная, – поучал Юргенс.

Никто не должен знать о их связи с немцами. С сотрудниками Юргенса они будут встречаться ежедневно, но лишь с наступлением темноты. Юргенс разрешает и даже рекомендует иметь самые широкие связи среди русского населения города, но скрывать от него свои симпатии к немцам. Чем шире и глубже эти связи, тем лучше для дела. Допускается даже высказывать недовольство по адресу немецкой администрации, но осторожно, в меру. Надо также продумать и решить вопрос о том, чем они станут здесь заниматься, так как жить без дела нельзя. Это вызовет подозрения. Свои соображения на этот счет они должны завтра же доложить Юргенсу. Для них уже приготовлена квартира. К себе они могут приглашать кого угодно, кроме лиц немецкого происхождения, связь с которыми может их скомпрометировать в глазах местного населения. О питании заботиться не придется. Это возложено на квартирную хозяйку.

В соседней комнате раздались шаги, и в кабинет вошел худой, высокий немец в чине подполковника. На носу у него было пенсне, из-под которого тускло смотрели маленькие глаза.

– Хайль Гитлер! – приветствовал он хозяина, выбросив вперед руку.

Юргенс ответил тем же.

– Что это за господа? – сделав презрительную гримасу, спросил пришедший. Он развалился в кресле, стоявшем у письменного стола, и вытянул худые, длинные ноги.

– Мои люди.

Подполковник приподнял брови, внимательно всмотрелся в Ожогина и Грязнова, прищурил глаза и отвернулся.

Юргенс вынул из ящика стола две бумажки и подал их Ожогину.

– Это пропуска для хождения по городу в любое время, – объяснил он. – Проставьте свои фамилии по-русски и по-немецки. Сейчас вас проводят на квартиру. Идите и отдыхайте. Обо всем остальном – в следующий раз…

– Ганс, ты помнишь Брехера? – обратился Юргенс к подполковнику, лишь только Ожогин и Грязнов вышли.

– Отлично. И всегда отзывался о нем с похвалой. Этот человек еще сделает себе карьеру.

– Его карьера уже кончилась.

– Не понимаю…

– Прочти – и поймешь, – Юргенс протянул подполковнику Ашингеру листок бумаги, заполненный мелким печатным шрифтом.

«Ставлю вас в известность, что в ночь на восемнадцатое сентября сорок третьего года советская авиация вновь совершила налет на железнодорожный узел и поселок, – прочел Ашингер. – Из батальона СС двадцать человек убито и около восьмидесяти ранено. На резиденцию гауптмана Брехера упала и разрушила все до основания полутонная бомба. Найдены лишь кусок портупеи и правая рука гауптмана…»

– Да… нелепо, – медленно произнес Ашингер. – Брехер убит вдали от фронта, а я бессменно в районе передовой – и жив.

– Ты недоволен этим?

– Не недоволен, а удивлен, поражен… – Ашингер встал с кресла и, заложив руки за узкую, сухую спину, прошелся по комнате.

На некоторое время воцарилось молчание.

– Да… судьба Брехера печальна, – снова заговорил подполковник, – но я пришел сообщить еще более удручающие известия.

– Именно?

– Пали Новороссийск, Брянск, Бежица… – Ашингер остановился против Юргенса и широко расставил ноги. – Под угрозой падения Чернигов, Полтава, Рославль…

Лицо Юргенса оставалось спокойным. Он продолжал молча смотреть на собеседника.

– Ты не задумывался, Карл, над вопросом, что ожидает нас, если русские придут в Германию? – спросил Ашингер.

– Нет, – ответил Юргенс. – Не желаю забивать себе голову бесплодными размышлениями.