Тайные тропы

Старик Вагнер взялся за сердце, глаза его стали влажными. Прощание с сыном в тот далекий, ушедший в прошлое день, встало перед ним мгновенно во всех своих деталях. Он ясно помнил слова, сказанные Карпом при расставании: «Отец! Воевать с русскими я не буду. Не потому, что я трус, не потому, что не люблю родину, а потому, что хочу быть таким же честным немцем, каким был брат». Тогда Вагнер горячо обнял сына, поцеловал в глаза и ничего не сказал. Они хорошо поняли друг друга. А потом пришло извещение, бумажка, что Карл Вагнер погиб на фронте.

Вагнер тяжело опустился на кровать.

Он плакал. Но это были слезы радости. Молчавший до сих пор Алим подошел быстро к Никите Родионовичу и порывисто схватил его за руки.

— Товарищ... брат... дорогой... — только и произнес он.

...На другой день обедали впятером. Пятым был гость — Гуго Абих. Обед прошел оживленно. Больше всех говорил сам хозяин.

Разговор зашел о последних событиях.

Радио и газеты разнесли по стране и по всему миру новость: в ставке Гитлера разорвалась бомба. Несколько человек из окружения фюрера ранено, двое умерли. Гитлер отделался испугом и легкими ушибами.

— Неизвестно, как он остался жив, — удивился: Гуго.

— Зато всем хорошо известно, как попала бомба в его логово. Туда входят не все, — заметил Вагнер. — Портфель с бомбой оставил у него полковник Штауффенберг, после доклада...

— Там называют еще ряд видных фамилий, — сказал Грязнов.

Да, среди заговорщиков генерал-фельдмаршал фон-Вицлебен, генерал-лейтенант фон-Хазе, генерал-полковник Бек, генерал-полковник Геппнер, генерал Ольбрихт, генерал-майор Штиф. Болтают, что они захватили вначале узел связи, помещение верховного командования сухопутной армии. Это что-нибудь да значит.

— Болтают много и болтают по-разному, — добавил Альфред Августович. — Гитлер говорит, что речь идет о заговоре нескольких офицеров, Дениц — о генеральской клике, Геринг — о группе бывших генералов, а радио-брехун Дитмар — о целом преступном круге.

— Уже кое-кого успели расстрелять, — сказал Гуго.

— Расстрелять можно многих, но сам факт не расстреляешь, не повесишь и в гестапо не посадишь. Факт остается фактом, — рассмеялся Грязнов.

— Правильно, очень правильно, — одобрил Вагнер.

Беседа становилась все оживленнее, и Алим вынужден был проверить, достаточно ли прочно закрыты окна на улицу.

— Я очень рад случившемуся, — сказал Гуго Абих, — теперь им станет ясно, что народ дальше уже не может терпеть гитлеровский режим.

— У нас говорят старики на родине, что если народ вздохнет — будет буря, — осторожно заметил Алим. — Но тут что-то не видно бури.

Ожогин и Грязнов рассмеялись.

Плохо знающий русский язык Гуго попросил перевести, что сказал Ризаматов, и выразил на лице недоумение.

— Да, народ не должен терпеть этот режим, — заговорил снова Вагнер, — но заговорщики, Гуго, это не народ...

— А кто же? — спросил Абих.

— Гм... Какой же это народ? Это несчастная кучка, горстка офицеров, решившая ценой смерти своего бывшего кумира спасти свою собственную шкуру. Они поняли, но очень поздно, что Гитлер не Александр Македонский и не Наполеон, и что полмира он им не даст. Где они были, эти герои, когда Гитлер, попирая все договора, начинал свою кровавую авантюру? Разве они, эти геппнеры, беки и прочие, не поддерживали его планы похода на восток? Разве они не видели что Гитлер превращает Европу в пустыню смерти? Разве не видели они, что от рук фашистов гибнут миллионы невинных, беззащитных людей? Почему они молчали до сих пор? Да даже и сейчас, почему они не обратились к народу, к солдатам, а решили провести «дворцовый переворот»? Нет, народ здесь не при чем... — Вагнер перевел дух и, взлохматив седые волосы рукой, встал из-за стола и заходил по комнате.

Друзья с улыбкой наблюдали за стариком. Он им определенно нравился.

Щуря близорукие глаза, Гуго Абих усердно протирал носовым платком стекла роговых очков. Он что-то долго обдумывал и, наконец, заговорил:

— Мой патрон инженер Циммерман, говорит, что благодаря этому заговору и на фронтах у немцев дела плохие...

Старик недовольно передернул плечами.

В разговор вмешался Никита Родионович.

Правильней будет сказать, что не заговоры порождают плохие дела на фронте, а наоборот. Он согласен с Альфредом Августовичем. Безусловно, событие это имеет определенное политическое значение, как факт, свидетельствующий о глубоком кризисе фашистского режима. Этого отрицать нельзя. От фашизма запахло мертвечиной. Он начинает разлагаться. Заговор проливает яркий свет на внутреннее положение гитлеровской Германии, приближающейся к катастрофе. Теперь вопрос о том, почему они решили убрать Гитлера. И это должно быть ясно. Прав Альфред Августович, говоря, что кое-кто хочет спасти свою шкуру. Но дело не только в этом. Заговорщики видели, что страна идет к гибели. Они хотели спасти фашизм, как государственный строй, они хотели спасти кадры нацистов, кадры офицерства, спасти армию, мощную промышленность, не допустить вторжения в Германию советских и союзных войск. Они попытались повторить маневр прошлой войны — выйти из кризиса, сберечь силы.