Госпожа Аржанова перевела взгляд с амулета на лицо молодого турка, вспыхнувшее жарким румянцем. В крайнем смущении он опустил очи долу. Собственно говоря, этого она и добивалась. Никаких загадок для нее его поведение пока не представляло. Бесспорно, ученик дервиша Ахмада был хорошим мусульманином.
— Ты проверял силу этого амулета? — задала она вопрос.
— Еще нет, тоспожа, — ответил он. — Моя жизнь проста. Я не ищу соблазнов, как Харут и Марут.
Проживая в Еникале, Энвер посещал кофейню некоего Селямета, крымского татарина. Там собирались завзятые игроки в кости, нарды, шашки, шахматы. Энвер несколько раз проигрывался до последнего акче. Выручал его из беды приказчик Микаса Попандопулоса. Таким образом, у резидента русской разведки оказалось три его долговые расписки. Сумма, указанная в них, весьма и весьма огорчила бы назира Шевкет-агу. Анастасия имела разрешение напомнить Энверу о долге, но полагала, что пока в этом нужды нет.
Подкрепившись лепешками с овечьим сыром и вяленым мясом, а также — горячим зеленым чаем, путешественники двинулись дальше. Дорога вела к деревне Ялы-Мойнак [25], расположенной на берегу моря. Свежий морской ветер уже долетал до них.
Вскоре открылась и синяя бесконечная линия горизонта. Анастасия с трудом удержалась от желания дать шпоры Алмазу и во весь опор помчаться к искрящейся под лучами солнца водной равнине. Она прибыла сюда по морю, и оно казалось ей прямой дорогой домой из татарской степи, такой бесприютной и враждебной.
Деревня Ялы-Мойнак во всем походила на деревню Отар-Мойнак, обследованную ими ранее. Те же длинные и высокие дувалы — заборы из камня и глины, те же одноэтажные дома, не имеющие окон, выходящих на улицу. Энвер сказал, что деревня эта — небогатая и значительная часть домов здесь принадлежит к типу «чит». Их стены сделаны из сплетенных молодых веток ореха фундука, обмазанных внутри и снаружи «саманом» — смесью глины и соломы.
Внимание путешественников привлекла только мечеть с небольшим минаретом на деревенской площади. Для ее строительства местные жители где-то раздобыли отличный пиленый известняк-ракушечник. До сего времени Анастасия думала, что все крымские мечети должны иметь, как Джума-Джами в Гёзлёве, купольные крыши. Но, по-видимому, купол, сложенный из кирпича, был слишком дорогим архитектурным элементом для пастухов и рыбаков, проживавших в Ялы-Мойнак. Они обошлись обычной четырехскатной крышей из черепицы, выкрашенной, однако, в… зеленый цвет. Деревенский храм так и назывался — «Эшиль-Джами», то есть «Зеленая мечеть».
Из деревни дорога уходила к старинному маяку, построенному на высоком мысе. Но Анастасия сказала Энверу, что им нужно повернуть обратно в степь, побережье ее не интересует. Турок заговорил о каком-то «городе мертвых», находящемся в полутора верстах отсюда, на холмах с песчаным карьером, где жители брали весок и камни для возведения своих домов и заборов. По словам Энвера, в «городе мертвых» мусульмане никогда не жили. Он принадлежал каким-то другим людям, обитавшим здесь в другое время. Не крымские татары и турки разрушили его. Они нашли город уже лежащим в руинах. На развалинах им попадались иногда монеты никому неизвестного царства, кузнечные и слесарные инструменты, глиняная посуда с изображениями людей и животных…
Все это оказалось правдой.
Четыре стены с четырьмя башнями на углах, кое-где разбитые, кое-где занесенные песком, кое-где аккуратно разобранные почти до основания — тут Анастасия поняла, откуда был взят камень для «Зеленой мечети» — огораживали территорию в форме вытянутого прямоугольника и площадью никак не менее четырех квадратных верст. К стенам примыкали постройки. У восточной стены — полуподвальные хозяйственные помещения, у южной — остатки большого дома. Скорее всего, когда-то здесь располагалась сельская фактория.
Энвер показал русским ход, ведущий в кладовую возле дома. Там они увидели пифосы — большие, высотой до одной сажени глиняные яйцеобразные сосуды, до половины вкопанные в землю. В них лежало обуглившееся зерно. Пол покрывал песок, смешанный с пеплом и мелкими глиняными обломками. Анастасия, обходя помещение, споткнулась о такую кучу, и под ногой у нее хрустнула половина глиняного чернолакового кубка с растительным орнаментом и поддоном в виде трех голов негров [26].
Но больше всех повезло сержанту Чернозубу. Из кладовой он перебрался на кухню с двумя печами и жаровней. Достав из ножен палаш, кирасир терпеливо исследовал его широким клинком слой черного пепла в жаровне. В конце концов, он нашел серебряную монету. Все сбежались посмотреть находку. Очень хорошо был виден на ней всадник, сидевший на лошади без седла и обнаживший короткий меч. Под ногами у лошади и над ее крупом находилось два коротких слова. По начертанию букв Анастасия и князь Мещерский предположили, что монета — греческая и достаточно древняя. Довольный неожиданным приобретением, Чернозуб вынул большой носовой платок, закатал монету в его край и завязал узлом, после чего спрятал во внутренний карман кафтана.