Тайный агент Её Величества (Когда падают звезды)

Много лет командуя крупными судами, Козлянинов приобрел отличный опыт. Он подсказывал капитану бригадирского ранга, что сейчас нужно идти под штормовыми парусами, держась в бейдевинд, то есть поставив корабль носом и чуть наискосок к направлению ветра. Скорость упала до 1–2 узлов (узел — 1,85 км/час), а безопасность плавания возросла. Хотя, конечно, эта зверская качка вполне могла привести к каким-либо поломкам и приступом «морской болезни» уложить в койки значительную часть экипажа. Наверное, в таком случае «Хотин» часов через десять очутится на траверзе Ялты. Туда следует ему зайти по заданию действительного статского советника Веселитского, чтобы отправить на берег для агитации среди местного населения ханского посланца Мехмет-агу. Но никакой удобной бухты, где можно спрятаться от бури, Ялта не имела. Она располагалась как бы на изгибе крымского берега, открытая всем ветрам.

Удастся ли благополучно приблизиться к ней и спустить шлюпку при бушующем море?

Ведь шквал до предела затруднил управление парусами. На руль тоже рассчитывать не приходилось, ибо его поворотам флагманский корабль поддавался плохо. Кроме того, в акватории Ялты, изученной командором за три месяца пребывания здесь досконально, было весьма опасное место. К западу от селения скалы отвесно спускались в море и образовывали длинную подводную гряду и обширную мель. Посадить «Хотин» на камни из-за какого-то татарина — едва ли этот поступок одобрит командующий Азовской флотилией адмирал Сенявин и даже сама императрица…

Рослая фигура капитана бригадирского ранга в коричневом кожаном плаще с капюшоном, замерла на открытой палубе юта, у перил, обращенных к квартер-деку. Солнце, внезапно появлявшееся среди низких, рванных туч, гонимых по небу ветром, освещало ее, и капли воды сверкали на складках тонкой хромовой кожи, как алмазы. Редкие солнечные лучи скользили и по палубе корабля.

С юта она хорошо просматривалась. Зарифленные, то есть уменьшенные паруса на грот— и фок-мачте, носовая надстройка с трубой камбуза и колоколом для пробития склянок, судовых показателей времени, бушприт, несущий один кливер, и дальше — море, темно-сине-зеленое, с волнами, вздымающимися на высоту дома, плещущими белой пеной, уходящими за горизонт.

Вахтенный офицер лейтенант Савва Мордвинов в кожаном плаще на шканцах, рулевой, припавшей к штурвальному колесу, матросы парусной вахты, сгрудившиеся у грот-мачты и одетые в одинаковые куртки из лосины желтоватого цвета, — все глядели на Козлянинова и ждали его решения. Каким бы оно ни было, экипаж исполнит волю командира, а далее — Бог ему судья. Впрочем, часто отвечать капитанам приходилось и перед обычным, императорским морским судом в Кронштадте.

Старичок «Хотин» тоже как бы пребывал в ожидании. Идя фактически против ветра, он со скрипом, очень медленно переваливался с волны на волну и раскачивался, как пьяный. Он смело подставлял свои крашеные черно-белые бока под кипящие водопады, затем, резко задрав нос, сбрасывал их с палубы лишь для того, чтобы в следующую минуту бурные потоки обрушились на его корму, прошумели по ней и через шпигаты — специальные отверстия в фальшбортах — схлынули обратно.

Козлянинов вздохнул, расправил плечи и приложил медный рупор к губам:

— Поворот фордевинд!

Бывалые моряки отлично поняли смысл этого приказа. Командор предпринял отчаянный ход. Он решил развернуть корабль на 180 градусов и поставить его в фордевинд, то есть прямо под ветер, дующий с севера. Тогда огромная сила наполнит даже зарифленные паруса и понесет «Хотин» по верхушкам волн, опережая их удары. Вода перестанет так сильно заливать нос и корму. Качка, естественно, заметно уменьшится. Правда, двигаться парусник начнет не вдоль побережья, а несколько в сторону от него. Да и вахтенным придется быть начеку каждую минуту.

На поворот ушло около получаса. Раза два волна укладывала флагманский корабль чуть ли не на бок, но он упрямо поднимался. Козлянинов, вцепившись в перила и широко расставив ноги, удерживался на юте и добрым словом поминал воронежских судостроителей, коротояцкие дубы и сосновый бор у излучины реки Осередь. Мачты, сделанные из высоких его деревьев, гнулись, но не ломались. Дубовые шпангоуты дружно противостояли натиску шторма.

Наконец, рискованный маневр, блестяще осуществленный командой корабля, завершился.

«Хотин» встал код ветер и помчался, как сумасшедший, лишь изредка зарываясь носом и черпая бортами. Волны, точно стая злобных чудовищ, гнались за ним, грозя обрушиться на корму и задавить трехмачтовик небывалой своей тяжестью. Но он убегал от них, развивая максимальную для него скорость — 14 узлов. Шторм стонал и ревел, а люди на палубе, держась за дополнительные канаты, натянутые там для их безопасности между двумя бортами, гордо взирали на сине-зеленые валы, беснующиеся рядом…