Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

Ныне он, Фридрих Вильгельм, — заложник непредсказуемой воли и даже просто капризов французского цезаря. А как же Россия, недавняя заступница и надежная союзница? Император Александр пишет, что остается верным клятве, которую некогда дали они втроем у гроба великого Фридриха. Приятные слова, но много ли в них проку теперь, когда он один во вражеском окружении, точно попавший в капкан загнанный зверь?

Король прячет глаза, осторожно смахивая с них слезу.

— Пруссия — жертва войны. И прошедшей, и будущей. В прошедшей она получила смертельную рану. В будущей будет без остатка уничтожена. Вот все, молодой человек, что я могу через вас передать императору Александру.

— Российский император пишет вам и просил меня передать сие на словах — никогда не оставит Пруссию. Он двинет свои войска на ее освобождение.

— Будет поздно! — слабо отмахивается рукой король. — Представьте, где находится мой Берлин. Его легко обойти французам, чтобы сразиться с вами где-нибудь в Мазурских болотах или в белорусских лесах. А я так и останусь как узник, замурованный в своей цитадели. И если мой народ только попытается подняться против Наполеона, мы тут же будем стерты в порошок. Маршалу Даву дано такое предписание — при малейшем неповиновении занять Берлин и покончить с Пруссией.

— Иными словами, ваше величество, — произнес Чернышев, — или вы вступаете в союз с Наполеоном против России, или прощаетесь с короной?

— Таковы обстоятельства, которые подчас сильнее нас. В таком положении нахожусь теперь я. Единственное, что меня может спасти и развязать мне руки, это союз России с Австрией в предстоящей войне. И я молил бы Бога, если бы император Александр сделал попытку договориться с нашей соседкой.

— Насколько мне известно, ваше величество, мой государь намерен прибегнуть к этому средству. И если он не может пока рассчитывать на союз с сей державой, то сделает все возможное, чтобы быть уверенным в том, что Австрия не выступит против России так, как желал бы этого Наполеон.

— Видите ли, — осторожно продолжил король, — мой посланник в Австрии не может уверить меня в этом. В своих донесениях он, напротив, выражает беспокойство по поводу нерешительности венского кабинета. Его смущает в этом отношении образ мыслей Меттерниха. Этому господину кажется, что он сделал беспроигрышный ход, поставив на Наполеона. И если не найдется у императора Александра средств, чтобы его в этом разубедить, наша судьба может оказаться весьма плачевной.

— Не будем, ваше величество, спешить делать окончательные выводы, — попытался успокоить короля Чернышев. — То, что сообщает ваш посланник, это лишь одна сторона, которую он видит. У нас имеется и свой взгляд на положение дел, и собственные усилия на сей счет, смею вас уверить, ваше королевское величество.

Нет, никак не смел Чернышев здесь, в прусском дворце, сказать о том, что сберегалось в Петербурге как зеница ока — о немецком корпусе и о превентивном выходе русских войск на Вислу. И то, и другое, разумеется, имело прямое отношение к судьбе прусского королевства. И в определенной мере успех двух этих маневров, долженствующих следовать один за другим, также зависел от того, как поведет себя прусский король. Но сказать об этом теперь значило погубить все дело. Оставалось лишь постараться убедить его величество в том, что положение Пруссии не так безнадежно, как он себе его представляет. И, конечно же, хотелось как можно определеннее представить, как же все-таки намерен поступить король, когда, скажем так, его породистый заостренный нос уже чуял запах гари большой войны, как чувствовали смрад пожаров и крови уже многие императоры, короли и герцоги, наверное, почти во всех краях Европы.

Конечно, непросто было сломленному человеку взвалить на плечи судьбу страны, которую он уже однажды загубил. Да и вообще тяжел был сей головной убор, что красиво и гордо назывался короной. Всего несколько дней назад Чернышев был свидетелем того, как осторожно, с сомнениями и неуверенностью, с огромной душевной борьбой вынужден был идти к принятию государственных решений его собственный император, за которым все же стояла великая империя. Чего же следовало ожидать от короля, сидящего как пойманная птаха в клетке, вокруг которой — рык львов и тигров! И все же следовало вызнать, что же в самом деле на уме пусть у спеленутого и связанного по рукам и ногам, но как-никак, а правителя целого государства.