Амалия не могла выдавить из себя ни звука. Да даже если бы смогла – ее ответ не понравился бы паникующему Антону. Она была уверена, что в комнате на самом деле царит полная тишина, однако их головы раскалывались от постоянного шума миллионов голосов, говорящих, хрипящих, кричащих, сипящих, стонущих в унисон. Вместе с черным пологом на них надвигалась смерть, а за ней, по ту сторону занавеса, шли мертвецы.
Миг – и темная волна скрыла следующую пару. Их голоса, возможно, добавились к жуткому хору, но разобрать этого медиум не могла.
– Пожалуйста, сделайте что-нибудь! – умоляюще закричал Антон.
Волна тьмы вновь качнулась вперед. Миг – и она проглотила соседей Амалии. Девушка почувствовала, как руки других участников ритуала вырвали из ее ладоней.
Амалия осталась одна, в полной темноте и тишине.
Но так продлилось недолго.
Тишину оборвал жуткий хриплый вдох.
Затем еще один.
Совсем рядом кто-то… Нет, что-то – что-то не от мира сего пыталось дышать.
А следом за всхлипом – тоненький звон.
Оттуда, где с самого начала ритуала под белым полотном лежало (Амалия была в этом уверена) мертвое тело.
Несмотря на непогоду, Большая Морская была полна людей: петербуржцы сновали по магазинам, выходили из банков, от кирхи неслась немецкая речь, а небольшая группа зевак уже собралась перед магазином готового платья Флорана в ожидании сумерек, когда хозяева зажгут диковинные электрические лампы в витринах – даже спустя пять лет после установки они привлекали приезжих, словно религиозное чудо.
Искомый дом находился южнее Исаакиевской площади с памятником Николаю Павловичу. На фоне соседних зданий он не выглядел таким уж впечатляющим, но, присмотревшись, внимательный прохожий обязательно оценил бы мастерство зодчего. Два этажа, оба – с высокими, скругляющимися к верхушке окнами. Аллегорические барельефы в античном стиле. Легкие, будто воздушные, колонны, украшающие фасад. Под крышей замерли, будто стражи, два крылатых льва. Словом, дом свидетельствовал о достатке и вкусе его владельца. Точнее – владелицы. Теперь уже покойной.
У ограды особняка вдовствующей баронессы Марии Ридигер стояли двое. Первым бросался в глаза жандармский офицер в чине ротмистра, на вид – значительно старше Постольского. Долговязый, с кожей, изборожденной морщинами настолько, что она напоминала кору старого дерева. Рядом с ним неловко переминался с ноги на ногу неприметный серенький господин с подозрительно красным носом, средних лет, в штатском. От внимания Корсакова не укрылись еще несколько людей – по одному или группами они стояли на удалении от дома. Один разглядывал витрины, другой – с букетом цветов – будто бы ждал свою пассию. Но все они неизменно бросали взгляды в сторону особняка. Люди полковника?
Павел вытянулся по струнке перед старшим по званию, щелкнув каблуками.
– Ваше высокоблагородие, поручик Постольский в ваше распоряжение прибыл!
– Вольно, Павел Афанасьевич, рад видеть, – кивнул ему офицер. – А вы, должно быть, наш партикулярный консультант, господин Корсаков? Я Нораев Василий Викторович, это, – он кивнул на серенького господина, – околоточный надзиратель Решетников Сергей Семенович, он будет участвовать в расследовании от петербургской сыскной части.
Корсаков недоверчиво нахмурился:
– Я уточню – вы в курсе, почему меня привлекли? Не уверен, что такие вопросы входят в компетенцию сыска…
– На данном этапе мы не исключаем никаких версий, – покачал головой ротмистр. – Если исчезновение окажется неким преступным трюком, опыт Сергея Семеновича может оказаться полезным.
– И, полагаю, полезнее вашего, – скрипуче добавил Решетников. – Наслышан о вашей репутации, Корсаков. Я был против вашего приглашения, но раз уж вы здесь – не мешайтесь под ногами и не дурите голову своим обскурантизмом. Поняли?
– Понял. А вот чего я понять не могу, так это как вы вообще выговорили слово «обскурантизм»… – Сыщик уже открыл рот, чтобы ответить, но Корсаков развернулся к Нораеву: – Полагаю, вы ждали только меня? Что ж, я здесь, можем войти и осмотреть место исчезновения.
Не дожидаясь ответа, Владимир взялся за дверную ручку – и на мгновение ему почудилось, что он ослеп, настолько беспросветной оказалась тьма, мелькнувшая перед глазами. Корсаков вздрогнул, отдернул руку и уставился на ладонь. Видения, которые подкидывал ему дар, не всегда были приятными или осмысленными, но такой черной и непроницаемой пустоты ему еще не открывалось.
– Да вы взгляните! Уже актерствует! – вывел его из транса насмешливый голос Решетникова за спиной. Корсаков тряхнул головой, сжал кулак и отступил от двери.
– Сергей Семенович, окажите честь?