Тайный архив Корсакова. Оккультный детектив

В его голосе Корсакову почудилась едва заметная капелька затаенной злобы, но продолжать доктор не стал.

– Простите, Алексей Осипович.

– Будет вам… Это было давно.

Врач неловко улыбнулся, демонстрируя, что тема закрыта и зла на собеседника он не держит. Толстячок извлек из тумбочки коньяк и два бокала, артистично разместив их на столе.

– Николай Сергеевич компанией особенно не балует, – пожаловался Красовский. – Сегодня только, в виде исключения, под Рождество.

– Странно, я видел его утром, и он показался мне слегка раздраженным.

– Да? Где это вы столкнулись?

– Не то чтобы столкнулись. Он выходил из генеральского флигеля…

– Неужели? – Доктор попытался переспросить небрежно, но Корсакову показалось, что в его голосе мелькнула нотка беспокойства. – Ну, он, верно, по своим, начальственным, делам. Все училище теперь на нем…

Красовский замолчал, уставившись на пустые рюмки. Владимир испугался, что маленький врач сейчас замкнется в себе, поэтому спросил:

– Скучно вам тут?

– Нет-нет, что вы! – опомнившись, замахал рукой доктор. – Наоборот. Мне очень нравится здесь трудиться. Увы, хоть я и был военврачом, причем, осмелюсь заметить, не последним, шум битв и стоны раненых все же не по мне. Тихий быт в училище куда приятнее. К тому же Богдан составляет компанию. Вахмистр Белов. Он живет в соседней комнате. Замечательный молодой человек! Ну, за что выпьем?

В привычки Корсакова не входило распитие коньяка в одиннадцать утра, но доктор, похоже, скучал и был настроен поговорить. Упускать такой шанс узнать побольше об училище и его обитателях было нельзя. Поэтому Владимир прилежно присоединился к первому тосту за училище.

– Николай Сергеевич сказал, что вы с ним знакомы еще с юнкерства, – закинул пробную удочку Корсаков после нескольких минут отвлеченной беседы.

– О да! Мы же оба дмитриевцы. Из этих самых стен выпустились! Он, я, покойный Сердецкий и… Впрочем, неважно.

– Значит, нравы «зверей» и «корнетов» хорошо знаете?

– Конечно! Славные были времена, скучаю по ним. Нет дружбы крепче, чем дружба выпускников военного училища. Традиции связывают. Мы даже вписали свои имена в историю корнетства!

– Как это?

– Ну, как же! У каждого училища есть своя книга, передаваемая из поколения в поколение среди воспитанников. Зовется сей труд «Звериадой». Книга Дмитриевского училища начата в 1827 году, представьте себе! Каждый курс вносит в нее свои достижения, курьезы, чаяния. Не знаю, где книга хранится сейчас – юнкера держат это в тайне, конечно же. Но если посмотреть записи за сорок первый и сорок второй годы, то вы найдете там имена Сердецкого, Красовского, Панина…

Он оборвал ностальгическую речь на полуслове, как будто в списке должна была идти еще одна фамилия, которую доктор не хотел произносить. Владимир понял, что задать вопрос напрямую значит насторожить Красовского, поэтому сделал вид, что не обратил внимания на эту оговорку.

– А как же «цук»? – вместо этого спросил он. – Думаю, о нем у вас менее восторженные воспоминания?

– Вы гражданский, Владимир Николаевич, простите покорнейше, вам не понять, насколько он важен для воспитания будущих офицеров. – Доктор пригубил коньяк и довольно рассмеялся: – К тому же какой сейчас «цук»? Так, шалости! Вот в наше время…

И Красовский ударился в пространную лекцию о своих школьных годах. Как корнеты-второгодники катались на спинах «сугубых вандалов», стегая их плетками. Как заставляли первогодок стоять зимними ночами под открытыми форточками и докладывать, чем пахнет с улицы. Как отправляли «зверей» в путешествие из Петербурга в Москву – заставляли высчитывать время и расстояние, пройденное поездом, и рапортовать о прибытии на каждую станцию. Владимир слушал, находя подобное отношение к учащимся унизительным, но Красовский, судя по всему, вспоминал о юнкерских годах с ностальгией и умилением. В результате за пару часов в компании доктора Корсаков не узнал ничего полезного, но, по крайней мере, лучше представлял, что творится в головах офицеров и воспитанников. Что касается головы самого Владимира, то она гудела от коньяка, поэтому он почел за лучшее перебраться в свою комнату и задремать.

Свойский постучал в его дверь, когда на улице уже начало смеркаться.

– Владимир Николаевич, мне приказано показать вам могилу Авалова, – переминаясь с ноги на ногу, сказал он. – Это из-за нашего рассказа?

– Нет, просто любопытствую, – беззаботно ответил Корсаков. – Она далеко?

– Не очень. Летом можно было бы пройти напрямки, но сейчас там все завалено снегом, придется в обход. Полегче будет.

Даже маршрут «полегче» оказался для Корсакова и юнкера почти испытанием. Снег валил почти неделю, поэтому тропинку, на которую рассчитывал Свойский, совсем занесло. Юноша несколько раз предлагал повернуть назад, но Владимир был непреклонен. В запущенном парке быстро темнело – солнце давно скрылось за верхушками деревьев. На ложбину, через которую пытались пройти молодые люди, опустился синеватый зимний полумрак. Вскоре он грозил вообще укрыть все непроглядной тьмой. Корсаков уже даже был близок к тому, чтобы послушать юнкера и повернуть назад.