Тайный архив Корсакова. Оккультный детектив

Благостному предпраздничному настроению не поддавался поручик Постольский. Ему выделили маленький стол в углу общей комнаты на втором этаже, где он и разбирал в свете лампы с зеленым плафоном стопку документов, присланных из Петербурга. Еще в первый день по приезде Павел отбил телеграмму своему непосредственному начальнику, ротмистру Нораеву, и запросил сведения по офицерам и учащимся, которые находились в училище в ночь убийства. Сегодня запрошенные бумаги наконец прибыли в сопровождении хмурого молчаливого фельдъегеря, который исчез так же быстро и тихо, как появился. Высланные Нораевым сведения содержали как официальные документы, так и откровенные сплетни, собираемые III отделением, что называется, «про запас».

Чтобы упростить свою задачу, Постольский вооружился чистым листом бумаги, на который вписал всех девятерых обитателей Дмитриевского училища. Постепенно вычитывая присланные бумаги, он вносил рядом с каждым именем необходимые пометки, добавлял стрелочками связи, года, должности. Павел обладал необычайно аккуратным и разборчивым почерком, поэтому, несмотря на обилие комментариев, вскоре у него на столе лежала вполне удобочитаемая схема, смахивающая немного на изображение сложного девятиугольного созвездия.

Меньше всего связей и заметок досталось юнкерам. Карпов, Макаров, Свойский и Капьев поступили в училище из самых разных военных гимназий – кто из Нижнего Новгорода, кто – из Орла, и так далее. Их отцы все как один были военными, но при этом также служили в разных подразделениях и в разных уголках империи. Особняком стоял юнкер Зернов – он приходился младшим сыном чиновнику военного министерства, который начинал службу в полку генерала Сердецкого, однако их пути тоже довольно быстро разошлись.

Кавалерист Чагин, 27 лет, из смоленских уланов. Оказался личностью интересной. Блестящий офицер и знатный бонвиван имел виды на карьеру в гвардии после войны с турками, однако, судя по всему, несколько переоценил свою значимость после головокружительных успехов на личном фронте, закрутив роман с замужней дамой. Отправка его в Дмитриевское училище была то ли ссылкой, то ли тихой гаванью, дабы пересидеть бурю, начатую возмущенным и могущественным супругом.

Вахмистр Белов, недавно отпраздновал 28-й день рождения. Сирота, сведений о родителях не сохранилось, однако в возрасте 8 лет был определен в Александровский кадетский корпус для малолетних сирот. После упразднения корпуса переведен в Первый кадетский, как «подающий надежды». Его успехи, видимо, были действительно выдающимися, потому что Белов начал службу кавалеристом гвардейского корпуса. Дослужился до вахмистра – высшего унтер-офицерского чина, помогая командиру эскадрона. Был ранен в Русско-турецкой, с 1879-го стал каптенармусом Дмитриевского училища. Мог ли он пересечься с Чагиным во время войны с османами, и если да – то что их объединяло?

Больше всего связей было между Красовским, Паниным и покойным Сердецким. Они были неразлучны с середины 1840-х. Когда Сердецкий получил свой собственный полк, за ним сразу же последовали оба его друга. Во время Дунайской кампании Иван Павлович отличился в сражениях с турками и даже был произведен впоследствии в генералы, но уже очень скоро его карьера по неизвестным причинам замедлилась. В 1865 году Сердецкого назначили начальником училища, где он со товарищи и провел следующие 15 лет. В заметках Нораева нашлась приписка, что генерал отметился чем-то предосудительным во время Крымской войны. Доказательств не нашлось, со временем история подзабылась, но подозрения остались, поэтому чин и хлебную должность Сердецкий в результате получил, но являлись они, скорее, почетной ссылкой. В действующую армию генерала не возвращали ни для подавления польского восстания, ни для недавней войны с турками.

Постольский потер уставшие глаза и еще раз обвел взглядом получившуюся схему. В ней очень четко вырисовывались три группы, не связанные между собой, – юнкера, офицеры и начальство. Это было похоже на мозаику, которой не хватает одного элемента. Павел встал и раздраженно прошелся по пустому помещению, разминая затекшие ноги и спину. Он еще раз взял с соседнего стола конверт, принесенный фельдъегерем, и тряхнул его в пустой надежде на чудо. И чудо произошло. Из конверта выскользнул и медленно спланировал в круг лампы лист бумаги, дотоле застрявший внутри. Не особо рассчитывая на удачу, Постольский пробежал его глазами.

Письмо было направлено на имя князя Горчакова, командующего войсками во время Дунайской кампании в 1853-м, от некой Натальи Шеляпиной. По мере чтения глаза Постольского расширялись все больше и больше. Все были здесь: Сердецкий, Панин, Красовский. Взгляд Постольского метался от строки к строке, перескакивая со слова на слово: «заговор», «саботаж», «кражи», «мой собственный брат». Новая связь. И новая причина, по которой кто-то может желать генералу смерти. И не только ему. Постольский схватил свою шинель и бросился из комнаты в поисках служащего, который бы мог подсказать ему, где находится ближайший телеграф.

XIII