Тайный брак

Я тут же горько посмеялась над собой. Что за бредовые мысли приходят в голову! И бесполезно пылать гневом в отношении графа Уорика или кардинала Винчестерского за их труды по воспитанию мальчика-короля. Они делают то, что делали их предки, соблюдая вековые традиции, — не ими установленные, которые не им нарушать или отменять. А кроме того, выполняют волю покойного короля, моего супруга. Мне стало известно: главное в этом воспитании — чтобы как можно скорее будущие монархи становились мужчинами и воинами. А это значит, детства и отрочества они почти лишены. И мне было очень жалко, что мой мальчик не наиграется вволю. Впрочем, мне бы ответили, что у меня типично женский взгляд на жизнь…

Я сказала сыну, что тоже очень скучала, но всегда думала о нем, — и это истинная правда.

— Я теперь настоящий король, да? — произнес он звонким мальчишеским голосом. — Граф Уорик говорит, что только коронация делает короля настоящим.

— Ты стал похож на своего отца, — сказала я.

— Правда? Я так хочу этого. Мне все время твердят, что я должен стать таким, как отец. «Он бы сделал так!» «Он бы не сделал так!» Только и слышу со всех сторон… Он, наверное, рос очень строгим?

— Нет, нет. Он понимал людей… старался понять… Он слыл в самом деле великим воином. И хорошим человеком.

— Как бы я хотел, чтобы он не умирал!

— Многие сожалеют, что он ушел от нас.

— Тогда мне бы сейчас не стать королем, верно?

Я печально улыбнулась. В голосе моего сына проскользнули горькие нотки. Ему так хотелось, чтобы отец был жив.

— Да, тебе пришлось бы подождать… — И я заговорила о другом. — Говорят, твоя коронация прошла восхитительно.

— Только очень долго, — ответил мой сын. — Такие длинные речи. Так много всяких обрядов.

— Но ты прекрасно справился. Я не сомневалась в тебе.

Он расцвел от удовольствия и сказал:

— Пиршество тоже продолжалось без конца, и все смотрели только на меня.

— Конечно, ты же король.

— Очень это странно быть королем. Ты понимаешь меня, матушка?

Меня глубоко тронул его доверчивый тон. Милый, далекий от меня ребенок!

— Наверное, так и должно быть, — ответила я ему.

Что могла я еще сказать?

— А почему тебя почти не видно при дворе? — спросил он. — Отчего ты совсем не выезжаешь из своего замка?

— Мне нечего делать во дворце в Лондоне, — отвечала я.

— Ты была бы ближе ко мне.

— Все равно мы почти бы не виделись, — сказала я. — Такова дворцовая жизнь.

— Но я бы…

Я прервала его:

— Скажи, Генрих, чего бы ты хотел больше всего?

Он ненадолго задумался.

— Этого все равно никто не смог бы мне дать. Хотя я и король.

— Что же именно?

— Чтобы мой отец ожил, тогда я не стал бы королем…

Славный мой, бедный мальчик! Тебя уже тяготят королевские обязанности — что же будет дальше, если корона и мантия столь тяжелы для тебя сейчас?

Мне нравилось, что в нем не окостенели человеческие чувства и он не переполнен сознанием своей королевской исключительности. Напротив, мысли о ней претили ему, так мне тогда казалось…

В Кентербери мы пробыли всю Пасхальную неделю, затем двинулись к морю, в сторону Дувра. Двадцать третьего апреля, в День святого Георгия, мы приготовились к отплытию во Францию. Готовы были к этому и десять тысяч солдат, выстроившихся на берегу в ожидании посадки на военные корабли.

Солнце стояло высоко в небе и ярко светило, дул свежий попутный ветер, когда наши суда двинулись в направлении французского порта Кале.

Таким же солнечным утром мы благополучно прибыли к берегам Франции.

Кардинал Винчестерский настоял, чтобы вначале мы отправились к собору Святого Николая, где и отслужил торжественную мессу.

Пробыв неделю в Кале, мы двинулись к Руану. Там нас должен ожидать герцог Бедфорд.

В Руане, как мне стало известно, нам предстояло задержаться на какое-то время, пока будут идти приготовления к коронации моего сына, назначенной в городе Реймсе. Мне казалось, место выбрано с умыслом, здесь недавно коронован мой брат Шарль, ставший королем Франции Карлом VII. Однако я понимала, как не права в своих подозрениях. В Реймсе издавна короновались все французские монархи. И все равно ситуация оказалась весьма напряженной и в любой момент могла развиться в достаточно неблагоприятном направлении. Тем более французы продолжали одерживать победы над англичанами — пусть небольшие, а в солдатах моего сына уже угас тот воинственный пыл, которым славились при его отце. В английском войске продолжала крепнуть неуверенность в окончательной победе; все чаще слышались разговоры о Деве Иоанне, Деве Жанне, или, как ее называли после победы французов под Орлеаном, — Орлеанской Деве.

Как могла обыкновенная женщина, совсем юная девушка, так воздействовать на людей — разрозненную враждебную толпу обратить в ярых защитников своей поруганной страны. В городах и селениях, через которые мы проезжали, нас встречали настороженные хмурые лица жителей, еще недавно таких благожелательных. Нашим солдатам приходилось все время быть начеку, чтобы не подвергнуться нападению.