Тайный брат (сборник)

И когда предатель Мурцуфл увидел, что французы совсем не собираются бежать, он остановил коня и возвратился к своим палаткам. А мессир Пьер Амьенский тут же выслал отряд оруженосцев к воротам, которые были поблизости. Он приказал разнести эти ворота в куски и открыть вход рвущимся в город пилигримам. И были разбиты большие железные задвижки и засовы, а к берегу с моря уже подошли крупные юиссье – суда, из глубоких трюмов которых по переходным мостикам, выброшенным через дверцы в задней части судов, французы вывели лошадей, вскочили на них и через раскрытые ворота с ходу ворвались в город городов. Незаконный император предатель Мурцуфл, увидев это, впал в такой страх, что оставил на холме все свои палатки и все свои сокровища и трусливо пустился наутек в город, который был очень велик и в длину, и в ширину. Так говорили, что обойти стены Константинополя – это все равно что пройти целых добрых девять, а то и все десять лье.

И город городов был взят.

Французы вошли в него.

Была полночь.

XII–XIV

«…выступ стены, как горбатый клюв ворона.

Две галеры, отнесенные течением под отвесную стену, сцепились.

Ганелон провел ладонью по лбу. Царапина, полученная им еще в воде, кровоточила. Стоя над Алипием, бессильно, как тюлень, раскинувшимся на мокрых камнях, Ганелон зачарованно, как во сне, следил, как с бортов сцепившихся боевых галер в темную воду падают греки и латиняне. Кто-то вынырнул, цепляясь за крутящиеся под их руками обломки дерева, кто-то повис на поплавках, державших цепь, которая еще недавно преграждала вход в бухту. Из хлюпанья, стонов, ударов, свистков, стонов, злобных выкриков – из всего этого единого великого шума прорывались отдельные человеческие голоса.

Луна глянула в разрывы облачка, и черными вспухающими буграми нарисовались многочисленные дымы над городом, лениво расползшимся по холмам. Из дымов взлетали огненные головни и снопы искр. Полоска песка вдоль берега светилась. На мгновение стала видной гигантская статуя императора Юстиниана, как будто он сам шагнул к берегу. Ганелон, оглядываясь, стащил с плеч мокрый гамбезон – стеганую шерстяную рубашку, которую обычно поддевают под кольчугу, и выжал холодную воду на бледное лицо бывшего хозяина «Глории».

Алипий застонал и открыл глаза. Его тут же вырвало.

Никто до сих пор не видел вблизи такой ужасной битвы, подумал Ганелон.

Никогда лунный свет не охватывал такого чудовищно огромного поля битвы.

Боевые галеры, длинные и узкие, как хищные рыбы, ощетинившиеся, как колючими плавниками, веслами; тяжелые пузатые юиссье, приткнувшиеся к берегу и низвергающие по мосткам из своего чрева ржущих коней, кричащих оруженосцев и пеших рыцарей; еще более пузатые нефы, опутанные веревочными лестницами, по которым на длинные реи взбирались, как муравьи, пилигримы, чтобы с громким кличем «Монжуа!» прыгнуть на крепостную башню, – сражение за Константинополь было выиграно пилигримами, но оно еще не утихло.

В бледном свете, танцующем на воде, Ганелон различил длинную галеру дожа Венеции Энрико Дандоло. Ярко-алая праздничная освещенная факелами галера стремительно шла к берегу. Присмотревшись, Ганелон разглядел людей, стоявших под балдахином, раскинутым на корме. Угрюмо нависали над бухтой каменные стены, избитые ядрами, пускаемыми из камнеметов. Стоило галерам подойти близко, как со стен начинали изливаться струи черной тяжелой жидкости. Кривыми дугами они обрушивались на палубу неосторожной галеры, обрызгивали жалкие, разбегающиеся во все стороны фигуры, и тотчас судно заволакивалось мрачным дымом, сквозь который странно и неожиданно прорывался алый высверк огня. И надо всем этим молча стоял гигантский каменный император, как всегда, указывая рукой на восток. На этот раз император ошибся, мрачно подумал Ганелон. Император всегда считал, что самая грозная опасность Константинополю может придти со стороны сарацинов, но ошибся.

Ганелон перевел взгляд на Алипия:

– Ты можешь встать, грифон? У тебя больше нет ни команды, ни товаров, ни «Глории». Твое судно сгорело, а товары ушли на дно.