«…где вчера вофры, подрагивая жадно ноздрями, выслеживали краденых коней, где аргиропраты следили, не торгуют ли драгоценностями женщины, а кируллярии принюхивались, не пахнет ли от больших свечей бараньим или каким другим жиром. Где ловкие акробаты ходили с шестами по веревкам, натянутым от одного высокого этажа до другого, где ювелиры, кожевники, булочники и столяры продавали кольца, браслеты, кожу, хлеб и шелка. Где сердитый эпарх разрешал оценивать золото только знающим ювелирам, где камни чуть ли не насквозь пропахли перцем, корицей, мускусом, амброй, алоэ, ладаном – царила ночь, потрясенная отсветами пожаров.
Птицы небесные, гордецы, легко взметающиеся в небо, в отчаянии шептал Ганелон, смотрите, не вас ли несет бурей в огонь? Рыбы жирные, в отчаянии шептал он, рыбы, идущие косяками, разгуливающие свободно в ужасных морских зыбях, ищущие пропитания в водных пропастях, лишь смутно преломляющих недостаточный дневной свет, не вас ли ныне несет в огонь, ужасом и смертным страхом выталкивает из зыбей обнажающегося от жара залива? Люди смертные, шептал в отчаянии Ганелон, люди, бессмысленно радующиеся плотским наслаждениям, близкие полевым скотам, срывающим губами траву, смотрите, не ваша ли ныне торжествует близкая смерть, о которой еще вчера никто не хотел думать?
Ганелон знал: смерть – это изменение. Он знал: смерть уничтожает в живом существе все, что раньше в нем было. Заодно смерть (вместе с добром) уничтожает зло. Зная это, он шел сквозь ночь, как через саму смерть. Он шел сквозь ее жадное и жаркое дыхание, сквозь ее манящие и пугающие сполохи. Он отчетливо знал: все зло в развратном городе городов скоро будет уничтожено, как уничтожались на ночных улицах города городов проклятые грифоны, когда-то отколовшиеся от истинной церкви.
Ганелона пробивало то жаром, то холодом. Время от времени он тщетно пытался снять ладонью тонкую паутину, вдруг застилавшую зрение. Наконец я настиг зло, шептал он себе. Наконец я накажу зло. Наконец я склоню Амансульту к раскаянию, ее душа будет спасена.
– Это здесь.
Ганелон остановился.
Они вышли на окраину Константинополя.
По крайней мере, шум отдаленного сражения сюда не доносился.
Алипий, держа полу длинного испачканного грязью плаща в левой руке, правой указал на крепкую дубовую дверь, врезанную в каменную стену. «Стукни пять раз, потом еще два раза. Потом подожди и стукни еще три раза. Если никто не откликнется, повтори». И спросил: «Теперь я могу уйти?»
– Подожди, – мрачно ответил Ганелон. – Я ведь могу не найти того, кто мне нужен.
– Кого-нибудь ты обязательно найдешь, – шепотом подсказал грек. – А дальше я дорогу не знаю. Ее знает только тот, кого ты найдешь в этом доме.
И спросил: «Теперь я могу уйти?»
– Нет, – мрачно ответил Ганелон. – Подожди меня здесь, у входа. И помни, я очень упорен. Если ты уйдешь, грифон, не дождавшись меня, я накажу тебя, если даже для этого мне придется еще раз пройти сквозь горящий Константинополь.
Алипий неохотно кивнул: «Я подожду».
И добавил: «У меня нет оружия».
– Оружия тебе и не надо. Если кто-то появится, отступи в тень и затаись, а потом как-нибудь дай знать мне. Появится латинянин или ромей, это все равно. Я не хочу, чтобы пока я нахожусь в доме, в него входил кто-то, кроме меня.
Грек неохотно кивнул, а Ганелон пять раз, потом еще три ударил в дверь кулаком.
Никто не ответил. Тогда он повторил удары. И наконец после долгого ожидания за дверью, в некотором отдалении от нее, послышались старческие шлепающие шаги и неясное бормотание. «Я иду, не стучи… – расслышал Ганелон старческий голос. – Я слышу, будь терпелив… Ты ведь тоже не всегда бываешь скор на ногу…»
Ганелон задрожал от сдерживаемой страсти. Великою милостью своей Господь предавал ему в руки не кого-нибудь, а мага из Вавилонии старика Сифа, прозванного в Риме Триболо, Истязателем. Ганелон узнал его голос. И сразу узнал морщинистое лицо, ясно освещенное масляным светильником, который старик держал над головой.
– Кто ты? – удивленно спросил старик.
Ганелон кулаком втолкнул старика в глубину комнаты.
Ты не нашел, старик, тайну великого эликсира, подумал он, внимательно всматриваясь в лицо Сифа. Не глядя, затворил за собой тяжелую дверь. Твоя кожа высохла, думал он, всматриваясь в старика, вены на руках вздулись. Ты стал меньше ростом. Тайные книги нисколько не помогли тебе, старик, а нечистое золото повредило здоровью. Ты хромаешь, и зубы у тебя редкие, как выщербленная пила. Известно всем ученым людям, что обмен веществ изнашивает материю.
– Иди вперед, – негромко приказал Ганелон.
Они молча поднялись по такой узкой и крутой лестнице, что иногда Ганелон видел перед собой только голые черные пятки старика. Такую лестницу, подумал он, легко оборонять. Один воин с кинжалом в руке с этим справится.
Но такого воина в доме не оказалось.
– Теперь остановись, – негромко приказал Ганелон, когда они оказались в неосвещенной комнате с приоткрытой дверью, ведущей еще в одну комнату, из которой падала ровная полоска света.
Старик послушно остановился. Он все еще не узнавал Ганелона.