Тайный брат (сборник)

«Построй, мой друг, храм из белого камня, схожего с алебастром…»

Неясное бормотание доносилось из-за неплотно прикрытой двери. Бесстрастный голос никак не вязался с горящим Константинополем. «Храм этот велик, он не имеет ни начала, ни конца… Помести внутри храма источник самой чистой воды… Помни, что проникнуть в храм можно только с мечом в руке, и вход в храм узок и всегда охраняется тем драконом, которого следует убить…»

Которого следует убить, повторил про себя Ганелон и шепнул в ухо всё ещё ничего не понимающего старика: «Не вздумай кричать. Я проткну тебя кинжалом быстрее, чем ты выговоришь хотя бы одно слово».

«Соедини мясо и кости дракона воедино и построй пьедестал… Найди в указанном храме то, что ищешь, и торопись, ибо жрец, этот медный человек, что сидит у источника, постоянно меняется в своей природе, постепенно превращаясь в серебряного человека… А со временем, если ты того пожелаешь, он может превратиться в золотого…»

Кости и мясо дракона. Медный человек, сидящий у источника. Потом серебряный. Потом золотой. Волна внезапного гнева опалила сердце Ганелона. В бездне греховной тону, ужаснулся он. Придавлен грузом ужасных грехов. Так много грешил, что только победа может спасти. Странные рыбы сейчас летят надо мной, смущая дух, странные серебристые рыбы летят, как птицы, отрыгнутые зловонным дыханием прыгнувшего ихневмона. Сам воздух горчит, отравленный дьявольской литургией.

Ганелон остро чувствовал: в этом темном доме все греховно.

Он остро чувствовал: в этом доме все пропитано смертным грехом.

Здесь всё пропитано страшным грехом, грехом непомерной гордыни.

Сердце Ганелона, как расплавленным свинцом, наливалось жгучей ненавистью, серые мухи все гуще роились перед глазами, мешали видеть, будто он попал в какой-то тягучий туман. Он втолкнул старика в освещенную светильниками комнату и сам шагнул вслед за ним.

Потолок комнаты оказался низким.

За деревянным столом с разложенными на нем многочисленными развернутыми списками сидел чернобородый катар, тот самый, которого в Риме в подвале у Вороньей бойни старик Сиф называл Матезиусом. Матезиус водил правой рукой по строкам развернутого списка, и Ганелон сразу увидел, что указательный палец на правой руке чернобородого отсутствует.

В большом очаге у стены теплился огонь.

Ганелон хорошо помнил случившееся с ним в подвале у Вороньей бойни, он не хотел опять попасть под чары старого мага или под колдовство его помощников. Шагнув вперед, он ударил чернобородого катара Матезиуса милосердником.

Он ударил его в шею, и катар упал лицом в список.

– Ты убил его, – обреченно произнес Сиф.

– Святая римская церковь строго карает отступников.

– Но Святая римская церковь не должна проливать человеческую кровь.

– Я не уверен, что в жилах этого отступника текла человеческая кровь.

– Но ты вытираешь кинжал, а на нем явственные следы крови.

– Я не знаю, кровь ли это?

Старик побледнел. Он понял смысл сказанного.

– Сделай так, – попросил он, – чтобы я умирал недолго.

Ганелон знал, как это сделать, но он искал Амансульту. Тело Амансульты отмечено знаком дьявола, помнил он. Амансульта не должна умереть, не раскаявшись в содеянном. Он, Ганелон, проделал большой путь. Господь милостив, Ганелон поможет Амансульте.

– Я все сделаю так, как ты просишь, старик, – медленно произнес Ганелон. – Но прежде ты отведешь меня к госпоже. Ведь тайные книги хранятся у нее?

Человек, который познал тайну философского камня, не может кивать так безнадежно. Ганелон, помолчав, спросил: «Это далеко?»

– Это у Золотых врат.

– Ладно, – сказал Ганелон. – Идем.

Горбясь, прихрамывая, но ни разу не оступившись, старик медленно спускался по узкой лесенке, и на каждой ступеньке Ганелон испытывал острое желание ударить кинжалом под одну из выпирающих под плащом лопаток старика.

– А ты, грифон, можешь идти, – сказал он на улице терпеливо ожидавшему его Алипию. – Ты своё сделал…»

XIX. Эпилегемоны. Дополнения

Когда душа моя сбросила тело, когда познала, что тело мертво, затрепетала она в сознании греховности своей и не знала, что делать.

Она страшилась, но чего страшилась, не ведала.

Она хотела вернуться к своему телу, но не могла войти в него, хотела удалиться в другое место, но всюду робела. И так несчастнейшая колебалась эта душа, осознавая вину свою, ни на что более не надеясь, надеясь только на божие милосердие.