Тайный брат (сборник)

Грек простонал: «У меня теперь нет даже Константинополя».

– Так решил Господь.

Грузный Алипий попытался встать, его черные глаза были полны отчаяния.

– Но как? – воскликнул он, воздевая над собой руки. – Как столь немногочисленные латиняне могли войти в столь большой город? На каждого латинянина в Константинополе приходится даже не по тысяче, а может, по многу тысяч человек. Если бы каждый житель Константинополя просто взял в руку копье или камень… Как, азимит? Объясни. Я не понимаю. Как подлые латиняне могли войти в город?

– Господь милостив.

Алипий не отрывал непонимающего взгляда от чудовищного зарева, все ярче и выше встающего над Константинополем.

– Посмотри на стену, азимит. Нет, выше. Там, там… Еще выше… Что так странно выступает из стены?

– Это каменное ядро.

Алипий простонал: «Ядро? Оно влипло в камень?»

И вдруг заохал, завздыхал, оглаживая мокрые плечи:

– Ты прав. Идем. Мы можем не понравиться тем, кто скоро сюда явится. – И заспешил, засуетился, перехватив угрюмый взгляд Ганелона. – Идем! Я доведу тебя до некоего искомого места, но потом ты меня отпустишь. Ты же знаешь теперь, почему тебя отправили именно на «Глорию». Теперь ты знаешь, кто должен был указать тебе путь в Константинополе. Отец Валезий дал мне денег и сказал: ты доведешь латинянина по имени Ганелон до некоего искомого места, а потом он тебя отпустит. Он именно так сказал, Ганелон. Он это правда сказал, я ему верю, у него глаза не отражают света. Отец Валезий дал мне денег и предупредил, что, помогая тебе, я могу потерять корабль. И вот я потерял «Глорию». К кораблю привыкаешь, как к лошади.

– Алипий – твое настоящее имя?

– Другого у меня никогда не было.

– Тогда скажи. Если ты знал, что на борт «Глории» поднялся именно тот человек, которого ты ждал… Тогда зачем, Алипий, ты позволил своим грязным матросам обижать меня и запереть в клетку?

– Иначе они бы нас убили.

– Они и так могли нас убить.

– Нет, – возразил грек. – Я специально закрыл тебя в клетке. Когда человек заперт, его можно дразнить, унижать, но никому в голову не придет убить человека, если он заперт в клетке.

Над городом вновь поднялось яркое пламя, а затем долетел приглушенный гул сильного взрыва. Алипий даже топнул ногой. Он даже взвыл негромко. Он теперь видел, что город городов горит весь – от Влахернских ворот до ворот святой Варвары. Клубы черного дыма и яркого пламени поднимались над Петрионом, застилали церковь Христа Вседержителя, густо укутывали холм Акрополя. В бледном ужасном свете луны страшно взбухали, сталкиваясь друг с другом, клубы жирного дыма. Алые змейки ползли по склону холмов. Наверное, там горел сухой вереск.

– Смотри, – указал пальцем грек. – Там, где пока не видно огня, в той темной части города находится район Кира. Там на площади Амастриан стоит мой дом. Может, он еще не разрушен. – Он тяжело вздохнул и потянул Ганелона за рукав. – Идем! Я укажу тебе искомое место. Я укажу его и сразу уйду, потому что отец Валезий обещал, что ты отпустишь меня. Идем же, идем. К утру латиняне рассеются по всему городу. Похоже, Господь не собирается останавливать этот ужас…»

XV–XVI

«…птица феникс редко появляется на людях, ну, может, раз в тысячу лет. Но если появляется, это вышний знак – где-то рухнет твердыня. Смотри, разве не феникс распростер огненные крылья над Константинополем?

Алипий бормотал по привычке.

Они шли теперь по краю булыжной мостовой.

Они прятались в тени многоэтажных глухих домов, в которых, несомненно, таилась жизнь. Но именно таилась. Люди боялись выглядывать в окна. Аркады, портики, колонны. Иногда в домах насчитывалось до девяти этажей – тогда они походили на испещренные пещерами горы. С изумлением Ганелон увидел на какой-то темной площади каменный столп, под которым дурно пахло. Там наверху, бормотал Алипий, уже десять лет сидит святой человек. Он дал обет не сходить со столпа, пока у неверных не будет отнят Иерусалим. Вряд ли это скоро случится.

По каменной мостовой, высекая искры, промчался молчаливый отряд греческих всадников. Ганелон и Алипий немедленно отступили в тень.

Двухъярусный акведук. Совсем как в Риме.

Ганелон невольно оглянулся: не видно ли где старой волчицы, оберегающей, но как бы и оплакивающей Рим? Неужели и здесь, в гигантском горящем городе, скоро будут выть хищники, перебегая от куста к кусту, украсивших мертвые руины когда-то живых кварталов?

Волчицу они не увидели, зато в тени темного здания наткнулись на зарубленного секирами человека. Он был огненно-рыжий, они хорошо это рассмотрели при отсветах все выше и выше встающего над городом пожара. Человек, наверное, убегал, но его догнали, а Господь в этот момент отвернулся.

И увидел Ганелон грех. И увидел Ганелон бесцельность ночного ужаса.