Тайный брат (сборник)

– Я лгал… Я упорствовал… – почти неслышно повторил брат Одо, но глаза его вновь на мгновенье вспыхнули. – Но во славу божью! Во утверждение божье! Молись, брат Ганелон. Молись за несчастного грешника своего отца барона Теодульфа…

Ганелон смел с глаз летящие паутинки.

– Ты что-то путаешь, брат Одо. Моего отца когда-то сжег черный еретик барон Теодульф. Это случилось давно, ты знаешь. В маленькой деревне Сент-Мени еретик барон Теодульф согнал в простой деревянный дом всех, кто ему оказал сопротивление. Там был и мой отец.

– Твой отец… барон Теодульф…

Ничто в Ганелоне не дрогнуло. Он и так был наполовину мертв.

Он сейчас умирал вместе с братом Одо. Он ничего больше не хотел знать об отцах – ни об истинных, ни о мнимых. Он не хотел, чтобы брат Одо умер. Все остальное не имело значения.

– Ты бастард, Ганелон… – шептал брат Одо. – Ты побочный сын барона Теодульфа… Черный барон твой отец по крови… Знай это… В твоих жилах, брат Ганелон, течет кровь Торкватов. Тому есть многие подтверждения. Блаженный отец Доминик… Спроси его…

Ганелон сжал руку умирающего:

– Черный барон Теодульф мой отец?

Он все еще не понимал. Потом до него дошло.

– Богохульник и еретик барон Теодульф мой отец? Брат Одо, ты знал и молчал об этом?

– Веру колеблют сомнения, брат Ганелон. Тебе был сужден другой путь.

Глаза брата Одо туманились, он уже почти не узнавал Ганелона.

– Но ты знал об этом? Ты знал?

Опущенные веки брата Одо чуть заметно дрогнули.

– Ты знал об этом, когда посылал меня в Рим? И знал, когда я поднимался на борт «Глории»? И знал об этом, но не остановил меня в Константинополе?

Веки брата Одо в последний раз дрогнули.

– Но почему? – закричал Ганелон. – Разве мы не братья?

Он думал сейчас только об Амансульте. Он хотел закричать: «Разве она не сестра мне?» – но у него вырвалось: «Разве мы не братья?»

И услышал в ответ невнятное:

– Так хотел Господь…»

XII–XIV

«…гнал лошадь, поднимая клубы пыли, сбивая колосья наклонившихся к дороге перезрелых овсов. За седлом болталась матерчатая сумка, поводья веревочные. Бастард. Я бастард! Мой отец – барон Теодульф, мерзкий еретик и гнусный богохульник! Замок моего отца – гнездо мерзкого порока! Замок этого гнусного богохульника жгут сейчас святые паломники. Мой отец… Почему я говорю – отец? Сердце Ганелона заныло от ненависти. Барон Теодульф, гнусный еретик, наверное, взял мою мать силой. Теперь Ганелон понимал терпимость Гийома-мельника, у которого он рос, и непонятную суровую жалостливость старой Хильдегунды.

В Лангедоке есть барон прославленный.
Имя носит средь людей он первое.
Знают все, он славен виночерпием
всех превыше лангедокских жителей.

«Эйа! Эйа!» – подхватывал пьяный хор.

Багровый, плюющийся, рычащий от похоти, всегда распаленный, как жирный кабан, барон Теодульф, расстегнув камзол, вливал в себя все новые и новые меры мерзопакостного пойла. С тем же неистовством, что и горных коз, он преследовал кабанов, оленей и женщин. Он лапал служанок и экономок, сжигал чужие деревни, оскорблял священнослужителей, грабил святые монастыри. Он покушался даже на папских легатов и самовольно сжигал живых людей.

Пить он любит, не смущаясь временем.
Дня и ночи ни одной не минется,
чтоб, упившись влагой, не качался он,
будто древо, ветрами колеблемо.

«Эйа! Эйа!»

Барон Теодульф жестоко наказан.

Его замок сожжен. Его челядь уведена.

Он в аду сейчас. Под грешными стопами барона Теодульфа адская долина, вся покрытая пылающими угольями и серным огнем – зловещим, зеленым, извилистым, а над его богомерзкой головой небо из раскаленного железа толщиной в шесть локтей. Черти, визжа и радуясь, поджаривают богохульника на огромной добела раскаленной сковороде. От пышущей ужасным жаром сковороды разит чесноком и нечистым жиром. Единственный глаз барона Теодульфа выпучен от мук.

«Эйа! Эйа!»

Мысли Ганелона путались.

Человек, которого он всю жизнь считал своим отцом, был сожжен в деревне Сент-Мени человеком, которого он всю жизнь ненавидел как самого мерзкого, как самого закоренелого богохульника.

Неужели жизнь ему дал богохульник?

На полном скаку Ганелон обернулся к горам.

Далеко над зеленью горного склона расплывалось плоское серое облако дыма, похожее на старую растоптанную шляпу. Это горел замок Процинта. Злобно палило солнце. Шлейфом стлалась над дорогой пыль. Топот копыт отдавался в ушах вместе с каким-то странным звоном. Господь испытывает меня.

С вершины холма Ганелон еще раз обернулся.