Тайный дневник Исабель

Я поцеловала вдовствующую великую герцогиню в обе ее мягонькие щеки, припорошенные рисовой пудрой, и снова уселась в уютное кресло возле камина. Ты тоже попрощался со своей матушкой, поцеловав ее в щеку, а затем опять стал рассматривать пейзаж за окном.

Сидя в упоительной тишине, я, расслабившись, стала с наслаждением прислушиваться к еле слышным звукам, на которые мы обычно не обращаем внимания в силу их незначительности, — к тиканью часов, потрескиванию огня в камине, посвистыванию ветра за окнами и… и чьему-то тихому прерывистому дыханию. Я почти забыла, что я здесь не одна. Ты вел себя так тихо, что мне, можно сказать, показалось, что ты куда-то исчез.

— Ларс… — позвала я тебя тихо, как будто боялась нарушить магическую тишину.

— Что?

— О чем ты сейчас думаешь?

Ты в течение нескольких секунд молчал — как будто тебя только что вывели из полузабытья и ты теперь пытаешься понять, в чем же заключается смысл заданного тебе вопроса, — а затем ответил:

— Ни о чем.

«Ни о чем из того, что я мог бы тебе рассказать и что тебе следовало бы знать» — вот что означал этот твой незатейливый ответ.

— Хочешь еще чаю?

Ты обернулся и посмотрел на стоявшие на камине часы. Я тоже посмотрела на них. И если ты взглянул на них, чтобы узнать, который сейчас час, то я — ради забавы — попыталась мысленно их описать: это были французские бронзовые — с позолотой — часы эпохи Людовика XVI, вставленные в бело-голубой фарфоровый корпус и снабженные клеймом парижской мастерской «Гавель». Изготовлены они были примерно в конце XVIII века.

— Нет, спасибо. Мне через несколько минут нужно будет поговорить со своим мажордомом.

— Бедненький богатый мальчик!

Ты, слегка улыбнувшись, дал мне понять, что отнесся к моей насмешке с изящной снисходительностью. Отойдя от окна, ты поставил свою пустую чайную чашку на стол и приблизился ко мне, но остался стоять, чтобы мне было понятно, что ты скоро отсюда уйдешь. Поскольку я, сидя в кресле, смотрела на тебя снизу вверх, твой силуэт показался мне еще более величественным, чем обычно.

— А что сейчас будешь делать ты?

Услышав от тебя этот вопрос, я осознала, что до сих пор не решила, чем буду после сегодняшних похорон заниматься.

— Я, наверное… могла бы повышивать, сидя возле камина… если бы умела вышивать. Или же могла бы написать какое-нибудь меланхолическое стихотворение, невидяще глядя в окно… но я за свою жизнь не написала ни одного стихотворения. А еще я могла бы взять колоду карт и пораскладывать пасьянсы… однако это занятие, конечно же, кажется мне необычайно скучным. Не знаю… Наверное, мне тоже следует пойти в свою комнату и немного отдохнуть. Может, напишу пару писем.

Едва я откровенно призналась в том, что не обладаю ни одним из главных качеств, приличествующих барышне из высшего общества (то есть не умею ни вышивать, ни писать стихи, ни терпеливо раскладывать пасьянсы), как тут же поймала твой загадочный взгляд, в котором можно было бы узреть восхищение, если бы я не была уверена в том, что ты ну никак не можешь восхищаться отсутствием во мне подобной великосветской изысканности.

Я подумала, что ты сейчас дашь этому своему взгляду какое-то словесное объяснение, но ты поступил по-другому: ты наклонился ко мне и, ничего не говоря, запечатлел на моих губах долгий поцелуй. От этого завораживающего прикосновения твоей бархатистой и теплой кожи я тут же разомлела и не стала тебе противиться. Когда ты отстранился, мне вдруг стало холодно и я почувствовала себя покинутой. Мне было жаль, что это удовольствие продлилось так недолго.

— Мне нужно идти, — еле слышно сказал ты.

Тебе нужно идти… Но зачем же ты тогда это сделал? Зачем ты начинаешь утолять мою жажду, а затем отрываешь бокал с живительной влагой от моих губ? Зачем ты пытаешься утолить мой голод, а затем вытаскиваешь пищу прямо у меня изо рта? Зачем ты смазываешь мои раны целительным бальзамом, а затем вытираешь этот бальзам? Зачем ты начинаешь согревать огнем мою заледеневшую душу, а затем убираешь этот огонь от меня подальше?

— И помни: это не ты меня поцеловала — это я тебя поцеловал, — произнес ты с таким видом, будто говорил что-то очень и очень важное.

Затем ты исчез за дверью, унося с собой и часть меня.

9 января

«Самоубийство».Это было самоубийство?!