Тайный код Кёнигсберга

В этот момент, к председательствующему подошел сзади секретарь коллегии и что-то взволнованно зашептал ему на ухо. Лицо фон Канитца побледнело, он встал и, окинув взором сидевших за столом, тихо произнес:

– Господа, кажется, пришел наш черед… Только что мне сообщили, что парикмахер Даниэль де ля Порт обнаружил сегодня ночью в одном из домов на Хаберберге два трупа и четырех умирающих человек. Люди молили его о помощи. У всех была очень высокая температура, некоторые бредили. На теле у них были «моровые язвы». Налицо симптомы чумы. Парикмахер немедленно сообщил обо всем увиденном квартирмейстеру, и тот поставил у дома охрану из вооруженных бюргеров…

Слова обер-маршала Канитца прозвучали в абсолютной тишине. Все присутствующие словно окаменели. Вот! Свершилось самое ужасное, чего ждали уже несколько месяцев и вроде бы приготовились к тому, чтобы встретить во всеоружии грозящую городу опасность. Несмотря на это, казалось, что смерть все-таки пришла в город неожиданно. Беды боятся, беду ждут, к ней готовятся, но приходит она всегда внезапно.

Спустя несколько дней запылали постройки на Хаберберге и в Закхайме. Это по распоряжению властей немедленно сжигались со всем своим имуществом пораженные заразой дома. Черные клубы удушливого дыма заволокли небо над городом. Пожарные дружины с ручными водозаливными трубами на повозках беспомощно стояли неподалеку от горящих домов, наблюдая за тем, чтобы огонь не перебросился на соседние постройки.

Чума над городом. Со старинной гравюры

Как только в Кёнигсберге стало известно, что эпидемия уже проникла в город, словно крысы с тонущего корабля, побежали из него в разные стороны чиновники городского управления, различные советники и просто зажиточные люди. Они в спешке грузили свой скарб на повозки и под покровом темноты вместе с семьями оставляли Кёнигсберг. Вскоре город покинуло и правительство, временно обосновавшееся в Бранденбурге, на побережье залива Фришес Хафф[39], где стояло судно, готовое в любую минуту поднять паруса и доставить своих пассажиров в безопасное место. Высшие кёнигсбергские чиновники готовы были ради спасения собственной жизни оставить на верную гибель свыше сорока тысяч горожан.

Было издано распоряжение о запрещении кёнигсбергским ремесленникам и лавочникам выезжать на рынки и ярмарки, расположенные за пределами городской черты. Для того чтобы кто-нибудь ненароком не нарушил это указание властей, окружающий город земляной вал с проездными воротами заняли солдаты полка под командованием генерал-лейтенанта графа фон Дёнхофа.

На улицах патрулировали вооруженные горожане, следящие за порядком и проверяющие всех подозрительных лиц. В течение нескольких дней в городе были уничтожены все голуби, собаки и кошки. Повсеместно считалось, что они могут явиться опасными переносчиками чумного яда. Были запрещены любые мероприятия, собирающие большие массы людей, приостановилась работа школ и судов, закрылись магазины, пивные, винные погребки и многие церкви. Смертельный страх повис над Кёнигсбергом, проник и поселился в домах горожан.

Чумной рынок перед Росгартенскими воротами

Профессор Конрадт, в обязанности которого входил надзор за больницами, приютами и домами, приспособленными для приема чумных больных, целыми днями разъезжал по городу, наблюдая за развитием инфекции, вместе с хирургами Биртом, Лапортом и Патцкером оперировал несчастных, большей частью обреченных на смерть людей.

Рано утром в один из первых сентябрьских дней профессор отправился в расположенный в районе Закхайма Лёбенихтский госпиталь, в одном из зданий которого был оборудован лазарет для чумных больных, чтобы оценить обстановку и, если нужно, принять необходимые меры. К этому времени число умерших в Кёнигсберге от чумной инфекции, считая со 2 августа, достигло семисот человек, и нужно было принимать самые срочные меры, чтобы все население города не оказалось жертвой эпидемии.

Профессор ехал по булыжной мостовой улицы Тухмахерштрассе[40], cпускаясь к Лёбенихту[41].

Из книги Карла Розенкранца «Кёнигсбергские зарисовки». Данциг, 1842 год

«Лёбенихт, или, как ласково называют его на нижненемецком диалекте, Лёвенинг, был местом проживания пивоваров, которые занимались этим делом со строгой педантичностью…»