– К сожалению, коллега, я ничем помочь уже не мог. Они умерли еще ночью, – как из потустороннего мира прозвучали слова врача, одетого в страшный костюм Смерти.
Профессор расширенными от ужаса глазами смотрел на врача в обличье василиска. Он хотел что-то сказать, но не смог. Рот сжала судорога, послышался слабый хрип, похожий на стон. Опершись на стену, профессор Конрадт словно сквозь сон смотрел на то, как фигуры в черных балахонах попеременно вынесли из дома три завернутых в плотную ткань тела и погрузили их в повозку. Потрясенный, он не мог сделать и шага, продолжая стоять, прислонившись плечом к стене.
Врач Хюбнер (профессор Конрадт наконец узнал его по голосу) взял его под руку и тихо вывел на улицу. Повозка уже уехала, но стук колес о брусчатку мостовой еще некоторое время слышался вдалеке. Выйдя из оцепенения, профессор заметил, что рядом с его экипажем стояли две кареты городской милиции.
– Простите, профессор, – к нему подошел рослый человек, по-видимому старший. – По распоряжению Санитарной коллегии все дома, ставшие последним прибежищем жертв эпидемии, подлежат немедленному сожжению вместе со всем имуществом.
Профессор безучастно, как будто ничего не понимая, посмотрел на говорившего. Какое имущество? При чем здесь имущество, если нет больше Лизхен и его дорогих девочек?
Старший кивнул одному из стоявших рядом с экипажем. Тот, неся в руке ведро и длинную палку с паклей, скрылся в дверях. Через минуту раздался звон – это вошедший в дом человек разбивал стекла в окнах второго этажа. Скоро он снова показался в дверном проеме. На лице его было написано удовлетворение от скорбного труда, которым ему приходилось заниматься последнее время довольно часто. Он вытер руки тряпкой и обернулся к дому, из окон которого уже заструился сизый дым.
Через десять минут весь дом полыхал факелом; жар стал нестерпимым, и все отступили подальше. С треском, рассыпая тысячи искр и разбрасывая горящие головешки, рухнул объятый пламенем эркер.
«Вот они, как солома; огонь сжег их; не избавили души своей от пламени; не осталось угля, чтобы погреться, ни огня, чтобы посидеть перед ним
»[43].Профессор медленно, пошатываясь, побрел по улице в сторону Хаберберга. Его окликнули. Кто-то попытался остановить, положив руку на плечо, но он, все ускоряя шаги, упрямо шел по улице. Куда? А куда глаза глядят. Лишь бы подальше от этого пожарища, от едкого дыма, от рухнувшего домашнего очага, от последнего пристанища своей семьи…
Профессор Конрадт машинально передвигал ногами, не видя и не слыша ничего вокруг. В семь часов утра началось движение жителей на улицах, открылись немногие из оставшихся городских рынков. У ворот по-прежнему стояли вахты, которые проверяли проходящих через них горожан. Профессора несколько раз останавливали, и, если не узнавали, он механически показывал свое предписание. Так он блуждал по узким улицам Кёнигсберга, проходил через дворы и перешагивал через сточные канавы до тех пор, пока не набрел на дамбу, отделяющую Верхнее озеро от Замкового пруда[44]
. Здесь профессор Конрадт будто очнулся. Спустился рядом с изгородью к воде. Присел на траву в тени высокого дерева.В воде отражались деревья и кусты, голубое небо и высокий шпиль кирхи. Здесь было тихо, пахло болотом и сыростью. Неподалеку виднелось какое-то кладбище, дальше – сараи, фахверковые домики с флюгерами. Где-то вдали лаяли собаки. Ничто не напоминало об ужасах, пережитых профессором ранним утром.
«Замковый пруд, одно из выдающихся украшений города, имеет длину около 1200 метров и занимает площадь 9 гектаров. Он получает воду из Верхнего озера и является творением рыцарского Ордена, который, построив насыпную дамбу там, где сегодня пролегает улица Францёзишештрассе[45]
, обеспечил защиту Замка…»