«Мощное танковое соединение 11-й гвардейской танковой армии русских 29 января прорвалось… к заливу Фришес-Хафф между Бранденбургом и Мауленом. Несмотря на то что 5-й танковой дивизии во взаимодействии с танковой дивизией “Великая Германия” удалось отвоевать узкую полоску вдоль берега залива, все-таки связь с 4-й армией была практически потеряна. Следствием этого прорыва было раздробление отступавших южнее Прегеля частей 3-й танковой армии…»
После разговора с полковником прошло уже почти шесть часов. «Возможно, части дивизии уже отступают по льду залива, проваливаясь в полыньи и трещины, а сам полковник лежит где-нибудь в придорожной канаве, уткнувшись лицом в снег», – подумал Крамер. Прорваться на дорогу, не захваченную еще русскими, оказалось не так-то просто, и теперь, когда грохот боя остался уже позади, Рудольф Крамер почувствовал некоторое облегчение.
До города было чуть больше семи километров. Метель прекратилась, но снег продолжал идти, покрывая снежными хлопьями все вокруг.
– Кажется, прорвались, господин обер-лейтенант, – прокричал ефрейтор Хенке, повернув лицо к Крамеру, и некоторое подобие улыбки появилось на его испещренном оспинами лице.
Рудольф не успел на это ничего ответить – воздух разорвала автоматная очередь. Несколько снежных бурунчиков поднялось впереди и слева от несущегося мотоцикла. Через минуту – вторая очередь. Пули просвистели над головой, с лязгом пробили металлический корпус коляски. Ефрейтор Хенке, судорожно сжимающий руль и рукоятку газа, вскрикнул. Лицо его исказила гримаса боли. Руль дернулся в сторону, мотоцикл завилял по коридору дороги. В голове у Рудольфа промелькнуло: «Теперь все. Если чудом останусь живым после падения мотоцикла на такой скорости, добьют русские, которые где-то поблизости, в придорожных кустах». Но ефрейтор руль не выпускал и только закусил губу. Выстрелов больше не было.
– Хенке, вы ранены?
– Ничего, господин обер-лейтенант, я дотяну до поворота. А там…
За порывами несущегося навстречу ветра Рудольф не расслышал, что сказал ефрейтор. Проехав с полкилометра, они остановились. Рудольф достал индивидуальный пакет из коляски и, с трудом засучив рукав шинели, сделал ефрейтору перевязку, туго затянув бинтом кровоточащую рану. Хенке заметно побледнел и уже не мог вести дальше мотоцикл. Рудольфу пришлось поменяться с ним местами и сесть самому за руль.
– Держитесь, Хенке! Через десять минут мы будем в городе, и вам окажут помощь квалифицированные врачи.
Мотор взревел, и мотоцикл помчался дальше. Из-за поворота показалась движущаяся навстречу повозка. Брезентовый тент создавал подобие крыши. В повозке Рудольф разглядел женщину с ребенком, сидящую на груде сложенных вещей. Рядом с лошадью шел старик, одетый в пальто с меховым воротником.
Рудольф притормозил, срывающимся голосом прокричал:
– Назад, назад! Туда нельзя, там русские!
Старик, кажется, ничего не понял, безучастно посмотрел на проезжающий мотоцикл и продолжал идти. Метров через сто навстречу попалась еще такая же повозка, потом вторая, третья… И вдруг дорога оказалась буквально запруженной от движущихся навстречу повозок, тележек, людей, несущих на себе и везущих на велосипедах чемоданы, мешки, узлы, портфели, саквояжи. Среди них было много женщин с колясками.
Навстречу стали попадаться автомобили. Подпрыгивая на ухабах, проехал длинный черный автобус с блестящим вытянутым радиатором и никелированными фарами. Сбоку на его корпусе, местами поцарапанном, с облупившейся краской, красовалась надпись «Сила через радость», а под ней три готические буквы «ДАФ» и шестеренка со свастикой посередине. Когда-то этот автобус, по-видимому, служил для экскурсионных целей, принаряженные кёнигсбергские бюргеры разъезжали на нем, обозревая «неописуемые красоты рейха» и восхищаясь руинами замков тевтонских рыцарей. Теперь же через грязные стекла в салоне можно было увидеть скопище людей, тесно сидящих среди груды вещей и прижимающих к себе свои пожитки.