– С вашими документами все в порядке, господин обер-лейтенант. Штаб коменданта находится в здании Главной почтовой дирекции недалеко от Адольф-Гитлер-платц. Извините за задержку. Вылавливаем дезертиров и диверсантов из банды генерала Зейдлица. – Посмотрев на сидящего в коляске ефрейтора Хенке, добавил: – А раненого можете доставить в госпиталь по пути в штаб. Он располагается рядом с биржей вблизи моста Грюне-брюкке. Вы, я вижу, уроженец Кёнигсберга, и вам не надо объяснять, как туда добраться. А это точно, что русские прорвались к заливу?
– Точнее не может быть. Мы с ефрейтором еле унесли ноги!
Козырнув, жандармы отошли от мотоцикла и направились к машине с красным крестом, остановившейся неподалеку.
«…Командованием 2-го Белорусского фронта в июле 1944 года в лагере военнопленных было отобрано 27 солдат и унтер-офицеров для проведения радиопропагандистских акций. Двенадцать из них 24 июля были задействованы, разделенные на четыре группы по три человека. Другая группа, которая прошла подготовку в антифашистской школе, была сброшена на парашютах в районе Лик – Лётцен – Иоханнесбург (Восточная Пруссия). Третья группа перешла линию фронта в августе…»
Через несколько минут Рудольф уже ехал по забитой беженцами и войсками широкой улице Нассер Гартена. Так же как и на дороге перед Кёнигсбергом, она была буквально запружена повозками, тележками, детскими колясками и санками, груженными разным домашним скарбом. То тут, то там слышались крики, ругань, треск сталкивающихся повозок, ржание лошадей.
Около здания с окнами, заколоченными досками, сидели прямо на снегу несколько фигур в оборванных грязных шинелях без ремней. Натянутые на головы пилотки, обросшие лица, разбитая обувь. Рядом прохаживались охранники с винтовками.
«Русские пленные, – отметил про себя Рудольф. – Им теперь долго уже не протянуть».
Стали попадаться следы бомбежек: обгоревшие остовы домов, рядом с которыми виднелись кучи кирпича и щебня. Улица сузилась, прошла под мостом железной дороги, усиленно охраняемом солдатами фольксштурма. Трамвай, застрявший среди повозок, настойчиво звенел. Стекла в вагоне были выбиты и заделаны фанерой.
У Бранденбургских ворот Рудольф Крамер повернул направо к главному вокзалу. Площадь перед ним напоминала цыганский табор. Для проезда транспорта оставалась узкая полоса вдоль трамвайной линии, да и та через определенные промежутки преграждалась изготовленными из подручных средств баррикадами, в которых оставался лишь узкий разрыв для проезда автотранспорта и прохода пешеходов. Все остальное пространство было буквально забито беженцами, санитарными машинами, автобусами, грузовиками. Слышались крик, ругань, плачь детей, стоны раненых. «Да, – подумал Рудольф, – ни о какой планомерной эвакуации теперь не может идти и речи».
Он вспомнил о том, как еще в прошлом году офицер пропаганды, именовавшийся «офицером по национал-социалистскому руководству», прочел у них в полку доклад, как будет организована эвакуация восточнопрусского населения в случае прорыва противника к границам рейха. По его словам, существовал план, согласно которому все жители провинции должны были подготовиться к эвакуации – заготовить себе длинные фургоны, на каждый повесить опознавательную бирку с обозначением района, откуда и куда следует фургон, а также указанием фамилии его владельца. Предполагалось, что все эти фургоны будут построены в колонны и, как на параде, в строю, каждый на своем месте, согласно бирке, последуют в глубь Германии.