Тайный монах

— Это же ваши патриоты от Винниченко за десять дней до так называемого «бунта Винниченко» прибыли в Кремль и четко доложили о ситуации, что сложилась — или Украина с Европой, или с Россией. Что ваш Скоропадский уже связался с Европой и вот-вот войска Антанты должны высадить свой десант на украинском побережье Черного моря. Вспоминай, Симон, вспоминай.

Яша улыбнулся уголками губ. Так улыбаются тигры, прежде чем потрепать своими неожиданными когтями лицо собеседника.

— К тому же, частный концерн «Протофис» уже помог гетману средствами для уплаты Украиной части долга царской России. Оставалось только дождаться в Киеве полномочного французского представителя Клемансо и передать ему эти назначенные средства. Нам стало понятно, что ворон ловить нельзя. Действовать надо было немедленно!

Слова упали, словно камни в глубокую воду колодца. Симон молчал.

— Именно после этой встречи с «настоящими патриотами» Ленин принял решение разорвать Брестский договор. Конечно, Симон, совпадение во времени этого события и начала «бунта Винниченко» — не случайность…

Симон бросил на Яшу убийственный злой взгляд. Яша ответил убийственной улыбкой. Обмен взглядами-выстрелами ни к чему не привел. Выстрелы оказались холостыми, никто не пострадал.

— После одновременности этих двух событий Европа заподозрила Украину в предательстве договоренностей и очень надолго отвернулась от вас, поэтому мамочка теперь де-факто стала частью Советской России. Если хотите — глушите и дальше водку и заедайте салом, но вас нет как государства. Вы только мнимость, если в отдельности. А так — составляющее. Симон, неужели непонятно? Или видеть не хочешь?

Симону, казалось, сносит голову. Слишком донимало реальное положение вещей. «Вот, стерва! И я буду такое терпеть? «. Этот нахал-Иуда, сидя на скамеечке, таки довел его.

— Подлец! — Петлюра мгновенным ударом давно напряженного кулака таки освободил свою убийственную энергию и попал в челюсть этого оборотня. Еще, еще, еще раз!

— Оборотень! Гнида! Чтоб вороны выклевали тебе твой язык! Змея языкатая! Ненавижу! Убью тварь! Чтобы твои ноги были, как прогнившие бревна, чтоб тебе, падло… Чтоб тебе, чтоб…!

Сбежались ординарцы и охранники. Ребята застыли. Таким они своего атамана еще не видели. Это была какая-то слепая ярость.

На полу, скрученным от боли и от ударов атаманских сапог, хрипел «гость», выплевывая вместе с кровью на пол свои пожелтевшие зубы.

Атаман не останавливался.

— Кнур недорезанный! Наемник московский! — Видимо, кончит контру! — шепнул ординарец охраннику, стараясь неслышно исчезнуть из помещения.

— Ты видишь, как ловко бьет! — восторженно прошептал охранник, не отставая от ординарца, — Не будем мешать! Это дела атамана!

Атаман сходил с ума — колотил, что-то выкрикивал. Словарный запас и запас всех его сил через достаточно длительное время стали покидать его. Ударив еще раз для приличия, Симон, придерживаясь за край стола, в изнеможении сел на стул, на котором еще несколько минут назад так омерзительно поносила его матушку эта окровавленная сволочь, эта задыхающейся большевистская «Иудина» контра. Петлюра обхватил голову счесанными от ударов пальцами и задрожал в безудержных судорогах отчаяния: «Вот, сволочь! Иудина сука! Довела таки! Не удержался!».

Яков лежал, как неживой, даже не стонал.

«Как я устал! Как муравей, срубивший дерево!»

Тишина повисла, как паутина для насекомых гнева и ярости. Неизвестно сколько минут длилась эта тишина, и вдруг Симону показалось, что кто-то его зовет. Но кто? В комнате кроме него и этого окровавленного чучела никого не было! И быть не могло! Атаман отнял руки от склоненной головы и посмотрел вокруг тяжелым удивленным взглядом. Молчаливая жуть стала перерастать в испуг. Мерещилось черт знает что. Две черные проталины вместо глаз жгли ему душу:

— Что, бедняга? Оскорбить меня безнаказанно хотел? «Иудиной контрой» назвал? Ну что ж! Ты сам выбрал себе путь: в Иудиной крови ты и захлебнешься!..

С того момента звезда Симона покатилась под откос.

Пройдет меньше трех месяцев, и состоится страшный «Проскуровский погром». В «бесовской резне», совершенной петлюровцами, захлебнется в крови более чем полутора тысяч человек. Убийцы не щадили ни стариков, ни младенцев. Нашелся-таки в городе праведник, ставший на защиту «несчастных». Священник Климентий Качуровский, отец двух малолетних детей, в начале погрома в погребе своего дома спрятал немало еврейской детворы. Но главное испытание ждало его впереди. Беспомощные, напуганные погромом люди из разных уголков города в отчаянии направлялись в единственное место спасения — в церковь. Отец Климентий открыл ворота собора для всех обездоленных.

Но когда, преследуя своих жертв, к собору приблизились убийцы, Климентий Качуровский приказал евреям закрыться изнутри, а сам вышел навстречу извергам.

— Открывай церковь, батюшка! Не раздражай нас! Тебя не тронем! Нам только к тем иудам добраться! — звучали разъяренные голоса.