Во время заката народ не то что схлынул, но торговый центр заполнили, точнее заполонили молодые люди, школьники на каникулах, группировки с дачных поселений, подтянулись и подвыпившие компашки с озера. Они все шли на последний сеанс, обычно в это время мы торговали наушниками, в бодрый и бешеный пятничный вечер их продали аж десять, также клались рекордные суммы в терминале – инкассаторы скоро подъедут, надеялся я. Наконец настало время собирать камни, то есть закрывать магазин. Я сдал мешок с выручкой инкассаторам, мизер в общем-то по сравнению с прошлым годом – народ всё больше переходил на карты, терминал скрипел поддонами с деньгами, и шумел, когда его закрывали. Под занавес явились тайники. Женщина – поблёкшая, счастливая (заработала неплохо, подумал я), скромная, тихая и совсем неразговорчивая − разительное различие длиною в несколько часов. Со мной разговаривал спортивный мужчина в бейсболке. Позади него тихо и незаметно жались два мужика, теперь запах парфюма смешался с запахом спиртного. Мне вернули телефон. Я оформил возврат. Нам с Геником предложили расписаться в бумагах. Я отказался, Геннадий согласился.
− Ты почитай, – попросил я Гену, − не подписывай просто так.
Геник щурился в бумагу. Лицо его менялось по ходу чтения.
− А при чём туту мы? – спросил он у мужчины в бейсболке, организатора тайной закупки. Чем больше я изучал его, а я буквально следил за ним, чтобы хоть немного понять, кто он, тем отчётливее я понимал, что где-то его видел, где-то в городе. Промучившись так с минуту, я решил, что видел его в какой-нибудь точке конкурентов, я любил зайти к конкурентам, побродить, посмотреть, как они размещают товар, послушать как общаются. Но мне всегда казалось, что я это совершаю инкогнито, что меня не узнают – кто я? да никто, пустое место…
− Антоний Павлович, зацени что пишут: ты довёл покупателя до обморока.
− Позвольте, господа, − обратился я к руководителю тайников. − У нас как-то диабетчик падал в обморок, никто не заставлял бумаги подписывать. Мы не нарушали права покупателей. У нас кондиционер.
− Ефле тафахтит, − прошепелявил один из мужиков, худой.
− Нормальный кондиционер, просто жарко. – сказал Геник.
− Фы со мной буфере спофить?
Что происходит? Почему раззявает рот этот урод и почему помалкивает старший?
− Подожди Геннадий. Пожалуйста, господа, это не наша вина. У нас камеры, можно всё посмотреть, − говорил я, не показывая, что удивляюсь наезду от шестёрки, конкуренты видать разоряются, если раскошелились на такую закупку; да они заживо сгрызут: не будет обморока – придерутся к чиху, кондиционер мощный – скажут, холодно в зале, вероятность простуды, гайморита, отита и гриппа заодно уж, рынок – это война.
− Вы заставили клиента ждать.
− Но я обслуживал.
− Вы нарушили предельно допустимую норму ожидания, − отчеканил наконец главный в бейсболке. И это между прочим было верно, мы должны были работать втроём. Если много людей, я всегда помогал Генику в зале.
− Я не очень понимаю претензии, – включил я дурака.
− Персонала всего два человека. Это запрещено трудовым законодательством, − сказал босс в бейсболке.
− Лихо вы передёргиваете, − разозлился я. – Режим работы, трудовое законодательство. Это внутренне дело компании, два человека на точке – нормально.
− Два человека не на точке, а в салоне, рядом – он указал на стеклянную стену, за которым был мой кабинет – головной офис.
− Это внутреннее дело компании. – повторил я: как ещё я мог противостоять?
− То что у вас кассир поехала в роддом с рабочего места тоже внутренне дело компании?
− Это её дело. Она по своей воле работала.
− Расписка, заявление есть?
− Какая расписка?
− Заверенная вами, как управляющим, бумага есть?
− Какая: туалетная? – я больше не сдерживался. Что толку сдерживаться, когда всё и так ясно. Я ненавидел этих стукачей, конкуренты оплатили им аферу, они создают искусственную бузу, проблемы на ровном месте торговым организациям, это – вредоносные тролли, да ещё и продажные с потрохами.
По всей видимости мужчина в бейсболке был не совсем профессионал с тайными закупками, он явно не ожидал такого хамства с моей стороны, наверняка ему характеризовали меня как очень воспитанного, тонкого и дипломатичного работника – каким я в принципе и был. А тут – такое. Я редко, но позволял себе ругань вплоть до площадной брани, то есть моё терпение было не бесконечно. Ссора со Староверовым – тому подтверждение, научился я давать словесный отпор ещё в школе. Данёк научил. Иногда ничего, кроме подзаборного хамства на оппонента не действует. Тут я до подзаборного не опустился, но кольнуть я умел, пошутить, когда уже нечего сказать, когда аргументы исчерпаны. Я видел, что он хочет меня ударить, но он сдержался:
− Расписка вашего кассира, заверенная печатью организации. Если вы принимаете заявление у служащих на туалетной бумаге – это ваше право.
Однако он с тоже юмором, нашёлся.
− Сейчас расписки нет. Но со временем кассир даст.