Тайный шифр художника

– Выжил только один, – отвечал отец Тихон. – Моряк как раз из того балтийского десанта. Здоровый был детина, крепкий очень. Ему чудом удалось сбежать и добраться до Тихвина, а там местные жители, рискуя собственной жизнью, его спрятали и выходили. Едва он поправился, сразу снова на фронт попросился, так что еще и повоевать успел. После войны целину подымал, там и женился. А когда жена у него умерла, решил здесь доживать – приехал в середине восьмидесятых с поисковиками, на перезахоронение останков, да так и остался в монастыре, послушание принял. Умер полгода назад, осенью. Как он сам говорил, в годовщину того десанта. В миру его Иваном Калымовым звали, а в схиме стал он отцом Василием. Он единственный тогда уцелел из всех… И нам все и рассказал, и показал.

Отец Тихон молчал так долго, что я уж было решил, что история завершена. Но, помрачнев, он добавил:

– Осталась тут от фрау Абажур одна… тьфу… реликвия, прямо и не знаем, что с ней делать…

Документы? Фотографии? Уж больно слово… специфическое. И выражение лица у отца Тихона было такое, как будто он увидел какую-то немыслимую, неописуемую мерзость. Я терялся в догадках.

– В каком смысле «реликвия»?

– Идемте, покажу, – мрачно предложил он.

Я не очень понял, как и куда мы шли. Наверное, в любом монастыре есть какие-то скрытые каморки, закоулки, тайники. Место, куда привел нас отец Тихон, не было тайником в строгом смысле этого слова. Скорее, затвором. Маленькая, шаг на два, ниша, открытая с узкого конца. Тупичок.

В глубине ниши перед небольшой иконой теплилась лампадка. Ниже, на невысоком столике (или это была табуретка?) стояла лампа.

Приглядевшись, я охнул.

«Ногой» в лампе была человеческая кость, кажется, она называется большая берцовая. Даже я, сугубо далекий от медицины, не мог ее не узнать. Опорой служило округлое утолщение кости – часть тазобедренного сустава. Из-под потемневшего от времени и лампадной копоти абажура, обтянутого чем-то вроде пергамента, свисала странная «цепочка», изначально, видимо, игравшая роль выключателя. Звеньями «цепочки» служили – если бы не ламповая «нога», я бы не догадался – маленькие косточки, похожие на те, что в куриных крылышках. Только короче. Концевые фаланги человеческих пальцев – ничем другим эти косточки быть не могли.

– Страшная вещь, – сдавленным голосом проговорил отец Тихон. – Раньше возле нее и минуты невозможно было простоять, душа кричала от ужаса. Повесили икону, лампадку – вроде как поминание невинно убиенного, ну и молимся, конечно, ежедневно об упокоении погубленной души. Сейчас вроде полегче стало. Упокоивается постепенно душа замученная. Только имени не знаем. Наверное, похоронить это… эту штуку надо… Да нужно, чтобы архимандрит на то благословил, а все как-то не складывается…

Вика, едва увидев жуткую лампу, вскрикнула, закрыла лицо руками и поспешно отвернулась. Я же, напротив, не мог отвести взгляда от ужасного предмета. И постепенно рассмотрел, что для придания абажуру формы использованы четыре ребра, а то, что я сначала принял за пергамент…

– Это ведь человеческая кожа, да?

– Да, – дрогнувшим голосом подтвердил отец Тихон. – Говорят, это было совместное произведение Ильзы и ее здешнего… в общем, гауптштурмфюрера, под чьим началом зондеркоманда была.

Мне вдруг вспомнилось, как однажды я в компании Заура покупал себе на рынке кожаную куртку, и он цинично, в духе страшилок «в колбасе нашли человеческий палец», пошутил, чтоб я смотрел внимательнее, дескать, татуировки попадаются. Хотя, скорее всего, он имел в виду клейма, которыми метят животных. Но сейчас я уже ни в чем не был уверен. Может, это позже?

Окон в ведущем к нише коридоре не было, лампадка же еле-еле теплилась. Но даже в этом неверном свете я заметил что-то на абажуре…

– Отец Тихон, вы можете мне посветить? – попросил я.

Он поднес поближе свечу, освещавшую нам дорогу сюда.

Сперва я увидел размытое пятно – просто пятно, но явно отличающееся по цвету от остального абажура. Нетерпеливо выхватив свечу, я приблизил ее почти вплотную…

– Что вы делаете, она же сухая, как трут, в секунду вспыхнет! – попытался остановить меня отец Тихон.

– Разве вы не видите?! – воскликнул я и сам не узнал свой голос. – Разве вы не замечали? Вика, взгляни… Пожалуйста.

Она заколебалась, но все-таки повернулась ко мне, наклонилась, опершись на мое плечо, и вздрогнула.

Да, перед моими глазами была отнюдь не галлюцинация.

На покрывающей абажур коже вырисовывался силуэт линейного корабля. Еще без залома на трубе, без башнеподобной рубки, еще не «Октябрьская революция», а линкор Императорского флота «Гангут». Силуэт, узнаваемый не хуже «Авроры». По крайней мере, мной, который так страстно увлекался когда-то историей военно-морского флота.