Тайный шифр художника

Но на рисунке был не только линкор. Сквозь прямолинейные контуры корабля явно проступали мягкие округлые линии смеющегося детского личика. Это было изображение девочки лет, быть может, трех или пяти, и, какие бы изменения ни постигали человека с возрастом, это абсолютно точно не была Елена Короткова. Ни малейшего сходства. Да и откуда было тут взяться ей, если на тот момент, когда сделали эту ужасную лампу, Андрей Зеленцов не то что рисовать – еще и говорить толком не умел…

– Давайте уйдем отсюда, пожалуйста, – тихо попросила Вика.

Тихон кивнул ей и повернулся к выходу. А я немного помедлил и, сам не зная, зачем это делаю, достал из сумки свой «Полароид» и сделал фотографию. Снимок вышел на удивление четким.

У крыльца уже весело пыхтел закипевший самовар.

– Сны приходят не просто так, – говорил отец Тихон, пока мы пили чай – не настоящий, а заваренный сплошь из сухих трав, терпкий и с явной горчинкой, но по-своему вкусный. – Бывают, конечно, и обманчивые сны, но душа мне подсказывает, что явно не в этот раз. Выходит, осталось у Андрея на земле какое-то незавершенное дело, и этот крест, Феофан, теперь нести тебе.

– Но почему мне? С какой стати?

Не то чтобы меня это пугало или подобная перспектива казалась мне неприемлемой – я и так увяз в этой истории по самые уши, но все равно хотелось бы знать, почему так сложилось. При чем тут вообще я?

– Кто знает? – пожал плечами монах. – Может, из-за имени. Он Андрей, ты Феофан. Феофан Грек и Андрей Рублев жили в одно время, были звездами равной величины, друзьями и соперниками. Хотя это было не такое соперничество, как сейчас, без пихания локтями. Каждый старался быть ближе к Дарителю их таланта, каждый стремился сделать больше. Наш Андрей был живописцем. А ты, случайно, не рисуешь?

Я отрицательно покачал головой:

– Нет, у меня к этому нет ни малейшего дара. Рисую, как в детском саду детишки калякают.

– Значит, твой талант в чем-то другом. Но он есть, – веско произнес отец Тихон. – Найди его и немедленно пускай в рост. Вы крещены? – неожиданно спросил он у нас обоих.

Мы с Викой синхронно кивнули. Он подошел к иконам и достал откуда-то (я не заметил, откуда) два кожаных шнурка с двумя крестиками:

– Тогда вот, возьмите.

Мы, не сговариваясь, склонили головы. Отец Тихон надел крестик сперва мне, потом Вике – ее крестик был потоньше и поменьше моего.

– И пусть Господь хранит вас везде, – тихо, но очень твердо проговорил он, осеняя нас крестным знамением. – Помните только, что самые страшные враги не те, что снаружи нападают, а те, что изнутри грызут. А самый главный из них – себялюбие. Кто себя вперед выпячивает, тот другого любить не может: наступит на него, да и дальше пойдет. Бойтесь равнодушных. И да пребудет с вами Господь…

* * *

Народу в обратном автобусе было немного – не то что с утра, даже удалось сесть рядом. Уставшая Вика задремала, склонив голову мне на плечо. А я даже не мог наслаждаться этим легким дыханием счастья – в голове, как у Страшилы из Изумрудного города, болезненными иглами топорщились мысли. А мозги работали не лучше Страшилиных же отрубей. Или мне просто не хватало какого-то важного кусочка головоломки? Или нужно было посмотреть на мешанину событий под другим углом? Но под каким?

Совсем недавно все мне казалось предельно простым. Был гений Зеленцов, был завистник Маньковский, который потихоньку сходил с ума от своей зависти. Сначала написал на Андрея донос, потом стал уничтожать его работы. Да, на первый взгляд все именно так, да только стоило приглядеться (это было как «второй слой» на картинах Зеленцова), все оказывалось совсем не так. Потому что в эту простую и понятную схему многое никак не вписывалось. Например, картина в офисе у Маньковского. Или жуткая лампа из Тихвинского монастыря. Конечно, абажур с татуировкой можно было бы и не учитывать, какое отношение он может иметь к истории Зеленцова, кроме общей техники? Хотя… Кто-то же должен был сделать татуировку на коже того несчастного узника. И раз это не мог быть Андрей Зеленцов, то это вполне мог быть человек, обучивший подобной технике Андрея Зеленцова.

И потом, у этих двух на вид совершенно разных историй все же есть кое-какие пересечения… Одно из них – отец Тихон. Ну ладно, это может быть просто совпадением. Но как быть с краснофлотцем Бланком, следы которого ищет представительница фонда? Кстати, прежде чем сесть на автобус до Питера, мы еще добрались до Тихвина, точнее до кладбища, где я сделал для нее несколько фотографий братской могилы. Ну да сейчас не об этом речь. А о том, что краснофлотец, увы, не годится на роль учителя Андрея. Даже если он и был художником и делал татуировки своим боевым товарищам (у матросов это было принято). Даже если изобрел эту самую технику вписывания образов один в другой, и татуировка на теле того несчастного сделана его рукой… то все равно передать свое искусство Зеленцову Бланк никак не мог. Потому что погиб в этом самом концлагере. Достоверно известно, что из всех заключенных выжил только один – но это был не Бланк, а совсем другой человек.