Тайный шифр художника

В течение некоторого времени я вел себя как последний идиот. Если кто-нибудь наблюдал за мной, то, наверное, помирал со смеху, глядя, как я старательно, сантиметр за сантиметром, простукиваю стены, как ползаю по полу и даже подпрыгиваю на матрасе, пытаясь достать до потолка или до лампы. Ни одно из этих телодвижений успехом не увенчалось. А в результате очередного прыжка я еще и грохнулся на пол и ощутимо ударился. Потирая ушибленный бок, случайно провел рукой по заднему карману джинсов и вспомнил, что когда-то там лежала фотография жуткой лампы. Сунул руку в карман, проверил – да, фото на месте. Те, кто обыскивал меня, прежде чем запихнуть сюда, то ли проглядели его, то ли не сочли настолько важной вещью, чтобы забрать. И то верно – чем мне может помочь в такой ситуации небольшая фотография?

Я сел на топчан, обхватил голову руками, и понял, что плачу от бессилия. Камера лишала меня воли. Камера делала бессмысленным любое сопротивление.

Я пропал. И ничего – ни-че-го не мог изменить.

Я сидел.

Лежал.

Смотрел на поднос у двери.

Не смотрел на поднос.

Делал вид, что не смотрю.

Ничего не менялось.

Свободному человеку очень трудно понять, что значит быть насильственно запертым. Не застрять в лифте, не оказаться засыпанным обвалом, а быть изолированным от всего, прежде всего – от информации. Где я? Что я здесь делаю? Сколько прошло времени? День сейчас или ночь? Даже этого я не знал. Внутренние часы остановились, словно в них попал песок.

Как мне заменили поднос, я так и не заметил. Может, и не заменили вовсе, не знаю. Но в какой-то момент я увидел стакан, поставленный в свое гнездо. Его предыдущий собрат так и валялся там, куда я его швырнул.

Потом мне показалось, что я слышу тихую музыку, вроде бы что-то классическое. Может, это были просто галлюцинации, может, мне только казалось, что я слышу эту музыку. Но на какое-то время это мне даже помогло. Я отвлекся от своих невеселых мыслей. Потом музыка начала раздражать, но это тоже помогало отвлечься. А потом я заснул.

А проснувшись, сам на себя разозлился за этот неуместный сон. Мне надо пытаться выбраться, а я заснул! Поднос так и стоял на полу, и я вновь выпил то, что было в стакане – на этот раз какой-то сок, и вяло сжевал одну из лепешек.

Да черт побери, сколько можно!

Наверное, именно так и сходят с ума.

Я орал, бил кулаками по полу, стенам, топчану, зашел в санблок и несколько раз ударил по зеркалу – все без толку. Подобные припадки, видимо, были предусмотрены.

Все повторилось, за тем исключением, что в прошлый период бодрствования я просто лежал, а в этот – по временам вскакивал и начинал как сумасшедший колотить по чему ни попадя. Например, я расколошматил о стены легкий поднос, расплескав наполнявшие его «пюре». Я напряженно караулил момент смены подноса и опять его проворонил – новый поднос возник будто ниоткуда. Может, я тогда находился в санблоке, не знаю. И этот поднос постигла судьба предыдущего. В конце концов, вымотанный, я забылся тяжелым сном без сновидений.

Когда я проснулся, подносов в комнате не было вовсе. Кто-то их унес, пока я спал. Этот же «кто-то» убрал все прочие следы приступов моей бессильной ярости. Чертова дверь открывалась действительно бесшумно, и вскоре я в этом убедился.

После того как в очередном припадке я безуспешно пытался разбить зеркальную стену, послышался тихий голос:

– Если вы не будете есть, нам придется кормить вас внутривенно. Лежали когда-нибудь под капельницей?

В стене, возле которой появлялись подносы с едой, теперь светлел проем, наподобие ниши или коридора. В этом проеме стояла женщина. Хотя она появилась так неожиданно, что вполне могла быть и привидением. Впрочем, нет. Призраком она не была. Она даже хрупкой, при всей своей стройности, не была – каждая линия, каждый изгиб ее тела источали силу, каждое движение было точным и уверенным. У нее были очень правильные черты лица, словно у греческой статуи, и так же, как у греческой статуи, в этих чертах была какая-то, как сейчас говорят, андрогинность. Ну когда только по одежде можно понять, кто перед тобой – не слишком женственная девушка или не слишком мужественный юноша.

Женщина была невысокой, ниже Вики. Ее безупречная кожа казалась мраморной, что еще более придавала ей сходства с греческой статуей. Длинные прямые волосы были очень темными, что особенно бросилось в глаза на фоне операционной белизны моей камеры.