Тайный Союз мстителей

Длинный давно уже обогнал всех бегунов. Когда он начал финишировать, весь класс был далеко позади. Его длинные мосластые ноги работали, как на рессорах, голова была запрокинута назад.

— Наддай, Гюнтер! Еще наддай! — кричал учитель Линднер издали. Он стоял, наклонившись над секундомером, нервно переступая с ноги на ногу.

Длинный, напрягая все силы, сделал последний рывок и с облегчением опустил руки.

— Окружной рекорд! Лучшее время округа!

Учитель был даже больше взволнован, чем сам герой, и с воодушевлением тряс ему руку.

— В Бирнбаум пошлем тебя на состязания, Гюнтер… Ты что это, не рад?

— Очень даже рад! — ответил Длинный со страшно серьезным лицом. Он все еще тяжело и часто дышал. — Очень даже рад!

Недалеко от финиша Руди и Шульце-младшему удалось оторваться от основной группы. Они прибежали сразу после Длинного. Но ни их время, ни время остальных уже не засекали. Учитель просто забыл об этом. Однако известие о том, что Длинный установил новый рекорд округа, вполне утешило их, и они включились во всеобщее ликование.

— Альберт и Грабо!.. — вдруг крикнул Друга, глядя на учителя широко раскрытыми глазами.

— Что с ними? — Учитель не очень внимательно слушал.

— Они… они по дороге!.. — пролепетал Друга — Они… он… он убьет его! — И Друга тут же бросился бежать.

Ничего не понимая, Линднер смотрел ему вслед. Взгляд его, как до этого взгляд Други, перебегал с одного ученика на другого. Заметив отсутствие Грабо и Альберта, он наконец понял.

— Сейчас! — крикнул он и тут же, отстранив Вальтера, бросился за Другой.

Вцепившись друг в друга, они катались по земле.

Страх придал Грабо силы. Он был похож на дикого зверя и бросался на Альберта, ничуть не заботясь о прикрытии. Но Альберт не давал ему передышки. Неожиданно Грабо удалось подхватить палку и, изловчившись, ударить Альберта по голове. Сухое дерево переломилось пополам. Перед глазами Альберта все поплыло — кроны деревьев, облака… Он рухнул наземь.

— А-а-а! — закричал Грабо. Внезапный поворот дела опьянил его. На губах выступила пена. Он снова ударил Альберта оставшимся у него куском палки.

В эту минуту подскочил Линднер и сильно толкнул его в грудь. Но Грабо только чуть пошатнулся и вновь поднял палку. При этом он бормотал что-то непонятное. Он ударил учителя и снова замахнулся. Казалось, ненависть и боль ослепили его. В бешенстве крутил он палку над головой, никого не подпуская к себе.

В этот миг подбежал Друга. Он пригнулся, прикрыл голову рукой и ринулся вперед. Палка попала ему по спине, но тут же Грабо застонал. Друга угодил ему головой в солнечное сплетение. Выронив палку, Гейнц принялся размахивать руками и ногами. В конце концов Друге вместе с учителем удалось повалить его на землю и удержать.

— Да ну его! — буркнул Альберт, ощупывая голову. — Не буду я об этого болвана руки марать!

Учитель стоял у окна. Оно давно уже запотело от его дыхания.

Позади него на столе лежало письмо, прерванное на полуслове. Это было ходатайство о представлении места в трудовой колонии. Оно предназначалось для Гейнца Грабо. Свастика и драка в лесу переполнили чашу. Правда, Альберт и его ребята доставляли ему не меньше хлопот, может быть, даже больше. Значит, он делал определенные различия, руководствовался чувством симпатии и антипатии? Нет, все гораздо сложнее. Ведь у Альберта не было ничего дурного на уме, даже когда он делал что-нибудь плохое. Все в нем восставало против несправедливости и нищеты. С раннего детства он заразился недоверием; он не понимал еще, что окружающий его мир начал изменяться. Он отталкивал тех, кто протягивал ему руку. Но делал это из страха, как бы его не перехитрили, И тем не менее справедливость должна была восторжествовать в нем. Быть может, он даже столкнется с ней, болезненно столкнется, прежде чем распознает ее. Пока что ясно было одно: эта встреча состоится, и Альберт почерпнет из нее многое. И не только он, но и все его друзья. Учитель Линднер был убежден в этом…

С Грабо дело обстояло совсем иначе. Он ничему не хотел учиться. Ничего не искал. Его очень дурно воспитал отец. И никогда за его действиями не скрывалась жажда справедливости. Нет, он хотел разрушать, он натравливал своих товарищей друг на друга, стремился вогнать клин между учителем и учениками.

И все же… и все же… Гейнцу было теперь тяжелее, чем всем остальным. Отца он лишился, а он всей силой своей юношеской любви был привязан к нему, любил этого отца. Да, он любил плохое, но ведь для него оно не было плохим. Гейнц верил в своего отца. И теперь, когда все от него отшатнулись, ему осталось лишь одно — ненависть и ожесточение. Одуматься, поразмыслить он не хотел, и в этом был, разумеется, сам виноват. Но сделал ли учитель все, чтобы помочь Гейнцу? Может быть, и сделал. Но, возможно, и нет. Он должен попытаться еще раз и настоятельнее, лучше, умнее, чем до этого.